Внизу, за бульваром, была роща кокосовых пальм, а за ней, до самой воды, шли рыжие, выгоревшие пустыри, точно такие, на которых мы росли когда-то в детстве. И над ними, в аквамариновом небе, рисовали черные круги грифы-индейки. Баптистский проповедник с четками сантеро пытался заговорить с нами на пустой пыльной дороге вдоль косты – каменных рифов, острых, как клыки демона-чупакабры. У рыжего дома, вставленного в темно-синюю оправу океана, стояли бюст Сьенфуэгоса и неправильно вырезанная из гипса звезда. Ржавый вентилятор ловил просоленный бриз, и лениво шевелил лопастями, будто живое существо, выползшее из моря. Дети бежали мимо нас к большой бейсбольной площадке. Один из них задержался, показал пальцем на Киричука и сказал ему – Ола, алеман! 

На площадке играли десятки мальчишек. Они отрабатывали удары о бетонную стену и долго бежали за пущенными к океану мячами – туда, где вода билась о рифы, вздымая вверх соленые водяные горы, мимо грифов-индеек, обгладывающих кости павших коров. Один из мальчишек промахнулся по мячу битой, и она по инерции потащила его вперед, заставив нырнуть головой в пыль. Мы долго смотрели за этой игрой вместе с голыми по пояс рабочими, которые лениво сидели в тени изгороди, сложив под кактусами лопаты, а цикады размазывали свое пение в густом, влажном воздухе.

Полуденное солнце стояло в зените – и с ним, на месте, замерло время. Я ощущал его так, как в детстве, на грани эпох, когда время не означало «деньги», когда оно было более свободным, и его хватало на всех – чтобы никто не ушел обиженным, торопясь спозаранку в офис. Целые океаны безграничного времени, самое большое сокровище на земле, лежали на этих провинциальных пустырях, среди обшарпанных вилл, у стен старинной испанской крепости, стерегущей вход в узкую бухту Кохимара. У нее одиноко стоял военный грузовик-«газ» цвета хаки. За ним виднелся маленький бюст Хемингуэя – тот самый, который вылили из переплавленных якорных цепей здешние рыбаки во главе со Стариком – Грегорио Фуэнтесом, шкипером яхты «Пилар». Он умер здесь, в поселке, всего несколько лет назад, а Кохимар так же остался пыльным, провинциальным и настоящим – со своим рыбацким колхозом, завешанными бельем домиками, бейсбольными мальчишками и заштатным баром «Терраса», где дон Эрнесто читал спортивную газету из Флориды, обмениваясь приветствиями с людьми на вплывавших в бухту баркасах.               

Вечером, в Вия Панамерикана, когда все танцевали в полутемном прокуренном баре, к нам зашел шофер Лео. Когда-то он учился в Минске, и сейчас зашел поесть сала с черным ржаным хлебом – лучший подарок для любого из живших в Союзе кубинцев. Смачивая в роме тминовый ломоть бородинского – словно облатку для причастия, он рассказывал мне о грифах-индейках и урубу. Кубинские крестьяне заводят этих красноголовых падальщиков, как аистов – на удачу, и для жертвоприношений сантерии, покупая птиц парами, за сотню «народных» песо. 

– Есть сказка о урубу и старом каймане, – жуя говорил Лео. Урубу долго летал над ним, – ждал, пока кайман умрет. А когда спустился пониже, кайман поймал его и сожрал.  Так и они давно ждут – показал он с балкона во тьму, на Мексиканский залив. Только это очень большой стервятник. И все зависит от нас – хватит ли сил прыгнуть, и не загниет ли голова у каймана.     

Реггитон из бара кровью стучал в висках ночи, а потом на веранде раздался звон стекла, разбитого бейсбольным мячом. И напуганные голоса бегущих за ним подростков, беззаботных детей, которым пока некуда больше торопиться. В конечном счете, они решат судьбу этой революции.

В Антильском, Антильском море –
Карибским зовут его также –
исхлестана злыми валами
и легкою пеной украшена,
под солнцем - оно ее гонит,
а ветер назад отгоняет,
а слезы живут только в песне –
качается Куба на карте:
зеленая длинная ящерица
с глазами, как влажные камни.

Но ты, у берега моря
стоящий на крепкой страже
морской тюремщик, запомни
высоких копий сверканье,
валов нарастающий грохот,
язык языков пожара
и ящерицу, что проснулась,
чтоб вытащить когти из карты:
зеленая длинная ящерица
с глазами, как влажные камни.

Андрей Манчук

Фото Николая Спорика и автора

Стихи Николаса Гильена