Первый из этих необычных и новаторских семнадцатиэтажных домов был сооружен в Киеве в 1967-1969 годах, на бульваре Алексея Давыдова. Он был простроен из прокатных железобетонных панелей, по проекту архитекторов Ладного, Кульчицкого и инженера Маерчука, и опирался на сорок железобетонных рам-ног, что и обеспечило ему народное прозвище «сороконожка». Дом был экспериментальным, в духе своеобразного романтического конструктивизма, которые господствовал тогда в мировой архитектурной мысли – к примеру, идеи «парящих» домов рассматривал бессмертный бразилец, коммунист Оскар Нимейер, оказавший влияние на отечественную архитектурную школу. А основоположник современных архитектурных концепций Ле Корбюзье в пятьдесят втором году построил в Марселе первый дом на опорах, который вошел в историю под именем «Жилая единица».

Однако, творцы киевских «сороконожек» решали и вполне практические вопросы. В частности, с помощью бетонных опор предполагалось обезопасить дома от подтопления высоко стоящими грунтовыми водами в местах застройки низинной речной поймы – весьма актуальная проблема для киевского Левобережья. Ради этого авторы проекта отказались от общепринятых подвалов, роль которых выполняли второй и самый верхний этажи, именовавшиеся «техническими».    
 

Жизнь в экспериментальном доме также была сродни веселому и творческому эксперименту, о чем ярко рассказал нам один из его первых жильцов, известный художник Дмитрий Згонник:

«Моя семья вселилась в этот дом летом 1970-го, получив ключи от новой квартиры на самом верхнем, семнадцатом этаже. Фактически жилых этажей было шестнадцать, но, с учётом «предбанников» получалось на один больше, поэтому в документации эти два дома-близнеца так и числились, семнадцатиэтажными. Можете легко представить себе, какие фантастические ощущения от высоты испытывал тогда я, восьмилетний пацан, родившийся и живший до этого в центре Киева, на первом этаже дореволюционного дома рядом с площадью Толстого!  

Дом был почти сразу телефонизирован, но первое время плохо работали лифты. А в жаркие солнечные дни, так как тогда дом раскалялся подобно муфельной печи. Особенные мучения в жару испытывали на семнадцатом, поскольку над ним находился технический, чердачный этаж. Этот полноценный чердак буквально аккумулировал в себе жару, раскаляясь на солнце через длинную плоскую крышу. Эффект усиливался ещё и тем, что через этот чердак тянулись трубы горячей воды. В первые годы на этот чердак ещё не были повешены замки, и мы, мальчишки, обожали играть там в «войнушку». Если же лифты работали только в одном подъезде, то находчивые жильцы пользовались чердаком, чтобы перебраться из одного подъезда в другой, дабы не утруждать себя пешим подъёмом. Кстати, перил на лестницах вообще не было – их заменяла стеклянная стена. А балконы были смонтированы «по-коммунистически»: так, что по ним можно было перейти в соседнюю квартиру, находящуюся в другом подъезде. И некоторые жильцы устанавливали самодельные перегородки, чтобы не получались «коммуналки».

«Сороконожки» быстро прославились среди киевлян. К тому времени, когда за первым семнадцатиэтажным домом на бульваре Давыдова вознесся его брат-близнец, многие жители правого берега уже успели специально приехать на «выселки», чтобы посмотреть на рукотворный русановский остров, с его бьющими из реки фонтанами, а также, на «парящие в воздухе» дома. Они также привлекали внимание низкими подоконниками и большими окнами со сказочным видом на еще не изувеченный рельеф Печерских холмов. В городе ходили досужие байки, что какие-то давно стоявшие в квартирной очереди старики якобы отказались от долгожданного ордера, когда узнали, что им предстоит жить в «небоскребе на курьих ножках». Но шутки шутками, но знакомый нашей семьи, живший тогда на Березняках, признавался, что каждое утро, проходя под огромным домом, он непроизвольно ускорял шаг, из подсознательных опасений: «а ну как все это завалится прямо сейчас?». Хотя жизнь убедительно показала, что построенные с точнейшим инженерным расчетом здания никак не заслуживали этого обидного обывательского недоверия. А пешеходное пространство под ними оказалось весьма практичным для его жильцов. 
      

«Этот дом не нужно обходить, он как бы «висит» в воздухе. Это действительно очень удобно. Но непосредственная близость Днепра и пологий рельеф левого берега способствовали тому, что сквозь всю Русановку почти всегда дуют сильные «сквознячные» ветры, подобно аэродинамической трубе. Поэтому наличие «пустоты» под домом не добавляет удовольствия в дни, когда дует сильный холодный ветер», – свидетельствует Дмитрий Згонник. Не всем нравилась и реализованная здесь концепция «открытого общественного пространства» – ведь под домом могли ходить все желающие жители района, что, фактически, делало его двор «коммунальным» и «общим». Однако, глядя на нынешние дома, наглухо окружившие себя тюремным железным забором, остается только позавидовать этой немодной ныне открытости. 

Во всем Киеве построили только четыре подобных «сороконожки» по новаторскому проекту, после чего в спальных районах начали штамповать привычные нам, сросшиеся с землей многоэтажные дома. А в Москве были возведены два похожих «здания с ногами» – «авангардный» двадцатипятиэтажный дом на улице Беговой, очевидно навеянный творчеством Ле Корбюзье, экспериментировавшего с «брутальным искусственным камнем» – бетоном. И дом на проспекте Мира, известный своими выстроенными в виде шашек балконами. А вот здания «киевского» проекта строили здесь только без опор.

Всякая эпоха имеет свои архитектурные памятники, ценность которых подчас осознается только с течением времени. Жители панельных кварталов часто жалуются на безликость своей типовой застройки, хотя здесь можно найти своеобразные шедевры – воплощенный в железобетоне эксперимент, который поспособствовал дальнейшему развитию нашей архитектурной мысли. А в некотором, общественном смысле, опередил свое время.

 

Андрей Манчук, Лев Шевченко

Фото Льва Шевченко, а также  , ,