Берлин. Тени войн и империй

С утра мы поехали брать Рейхстаг – чтобы не стоять потом в очереди. Автобус отстаивался недалеко, возле Тиргартена, где девяносто лет назад убили Розу Люксембург. Гибель ее и Либкнехта, поражение германской революции, в конечном счете, открыли дорогу к будущей победе нацизма.

Было хорошее утро, когда хочется ни о чем не думать, а только наблюдать за игрой белок. Они окружили присевшего на скамейку бомжа, и доверчиво смотрели на него черными бусинками глаз, в ожидании даровой кормежки. Человек в старом пальто кидал им крошки от свежевыпеченной булки, далеко пахнущей теплой сдобой, а над его головой, на высотке, лениво крутился большой круглый знак корпорации «Мерседес». Мы выбрали его ориентиром, чтобы вернуться потом к автобусу, и продолжить путь на Европейский социальный форум в Мальмо.

История – старая и не столь давняя – встречалась здесь чаще турецких бистро с кебабом и шаурмой. За углом, на кинотеатре красовался большой анонс фильма «Der Baader Meinhof Komplex» по роману Штефана Ауста, нынешнего главреда «Шпигеля» и бывшего сотрудника «Конкрет», выкравшего детей Ульрики Майнхоф для брошенного ей мужа. Эту картину рекламировали первые полосы берлинских газет в каждом встречном киоске. А рядом царапали небо руины Гедехтнискирхе, сохраненной в разрушенном виде – в качестве «мемориала разрушения и созидания». Бывший мемориальный храм в честь кайзера Вильгельма пострадал от бомб союзников вскоре после проповеди с экклезиастовским мотивом: «Все проходит, пройдет и это». В его сердцевине, над алтарной частью, у авангардного медно-цинкового Христа, мерно качается на ветру светящийся фиолетовый шар. Бесшумный колокол, неслышно звонящий по всем жертвам старых и новых войн. 

На подъезде к станции Фридрихштрассе открылся хороший вид на Рейхстаг, окруженный авангардными зданиями бундес-правительства и обширными пустырями. Практически вся застройка выглядела послевоенной. Давным-давно, в Киеве, в коммунальной подольской квартире я нашел среди дедовых наград медаль с надписью «За взятие Берлина», и впервые отыскал на карте этот город. А позже дед, бывший танкист, рассказал нам о закопченном здании посреди разрушенных кварталов, которое было для его поколения зримым материальным символом войны и фашизма. Вернувшись к сожженному дому, в Нежин, он привез только один трофей – маленькую картину, написанную в черно-зеленых тонах. На ней изображена женщина, сидящая в темной комнате, на бюргерской кровати, в ночной рубахе, всматриваясь в зеленый весенний сад, освещенный утренним солнцем. Судя по надписи на оборотной стороне, картину писали в Берлине, в сорок третьем году, когда дед горел в танке в степях возле Курска. Сейчас она висит на стене моего дома.  

Этим мирным утром розовые лучи лизали стены Рейхстага, крашенные в светлые бежевые тона. Мы прошли мимо здания резиденции канцлера, с воздушной галереей, похожей на конструктивистский акведук, и подошли к главному входу. Над ним тяжело висела все та же, еще довоенная надпись: «dem deutshen volke». Большая площадь перед входом в Рейхстаг была похожей на большую, не очень ухоженную лужайку, а на лестнице уже формировалась очередь из туристов. Наша компания была в ней второй после группы школьниц, а сразу за нами к Рейхстагу подошли американские пенсионеры, и гид, не желая терять время, бесхитростно рассказывал им свою версию истории этого прекрасного города в дни агонии Тысячелетнего Рейха.

- Самолеты Советов полностью разбомбили Берлин. Мы, американцы восстановили этот город после войны.

В ответ на наши насмешливые реплики, он радостно прокричал несколько исковерканных русских слов. А узнав, что мы украинцы, с улыбкой добавил к ним слово «Оранж». А потом осекся, поглядев на надпись «Венесуэла», украшавшую бандану одного из наших друзей.

- Чавес диктатор, - сказали туристы-американцы. Егору, который привез этот платок из нашей поездки в Каракас, пришлось рассказать им, что в этих словах не больше правды, чем в их версии о конце второй мировой войны. Потом Чапай слышал, как эти же люди рассказывали друг другу, что в тридцать третьем голу Рейхстаг подожгли коммунисты. Как будто история несчастного слепца Ван дер Люббе, и знаменитый процесс Димитрова, превратившийся в его очную дуэль с Герингом, не рассказали миру правду об этом пожаре, ставшем предлогом для окончательного утверждения гитлеровской диктатуры. Пролог к будущей мировой драме, разыгранный в декорациях этого огромного здания.

На входе стояли металлоискатели, и когда шокированная охрана обнаружила у нас два складных ножа – мой и Чапая – они вызвали полицейских, и те выдали Артему расписку, по которой он потом получил обратно наши средства для борьбы с консервными банками. Мы прошли внутрь, поднялись на лифте на крышу и вошли под круглый стеклянный купол. Спиральная дорожка вела нас дальше, к смотровой площадке на самом верху. Специальные буклеты рассказывали о зданиях и монументах, которых можно было обозревать с этого места – от памятника погибшим в Холокосте евреям, до здания газетного концерна Акселя Шпрингера, умышленно выстроенного у самой Берлинской стены, за которой скрывались подростки из левацких групп Западного Берлин, затравленные правой шпрингеровской прессой. А на тыльной стороне цоколя Рейхстага еще можно было просмотреть нацарапанные слова: «Астрахань, Макаров».

Внизу, в начале Унтер-ден-Линден, сразу под квадригой Бранденбургских ворот, напротив посольства США, стоял пикет берлинских левых – парламентской Левой партии и местных коммунистов. Они требовали прекратить тайную войну против боливийского правительства Эво Моралеса, и вывести войска из Ирака и Афганистана. Пока мы знакомились с ними, к пикету подъехал городской двухэтажный автобус и его водитель попросил листовки и газеты левых – для себя и других берлинских шоферов.

Потом мы пошли на Музейный остров, к сокровищам Пергамона и Египетского музея, мимо крохотного обломка Берлинской стены. Куски побольше сохранились на Варшавской улице и у знаменитого «Поста Чарли» – контрольно-пропускного пункта, известного провокациями времен холодной войны. Двери музеев открылись, Нефертити взглянула на нас своим единственным глазом, и накрыла пеленой Майи. Берлин исчез для нас на три с половиной часа. Осталась только оливковая ветвь на египетской фреске, беседа бога Озириса с фараоном Сети, дивные желтые звери на синей глазури вавилонских Врат богини Иштар, Пергамский алтарь с коллекцией античных статуй, и клинописная Стела царя Хаммурапи – окаменелые общественные отношения рабовладельческого Востока. Германская имперская археология награбила это руками Хуманна, Колдевея и Шлимана – в Египте, Междуречье и на берегах Эгейского моря, соперничая с археологическими хищниками Британского музея. Конкуренция предшественников Индианы Джонса своеобразно отражала мировое соперничество германского и британского капитала. Причем, создавая сокровищницы награбленных древностей прошлых империй, буржуазия ведущих колониально-промышленных государств символически утверждала свои претензии на мировое господство. Эту традицию продолжило затем американское вторжение в Ирак, сопровождавшееся грабежом экспонатов багдадского исторического музея.

Нынешний Берлин, один из мировых центров накопления капитала, одна из столиц новой европейской империи – весьма левый город, где есть несколько крупных сквотов, включая знаменитый Кёпе на улице Коперника. Стены его домов расписаны яркими граффити и заклеены стикерами панков, антифашистов и левых групп. Это особенно заметно в Кройцберге и восточных кварталах, сохранивших архитектурный стиль и дух эпохи до падения Берлинской стены. Гуляя по улице Парижской коммуны – ставшей жертвой канцлера Бисмарка и карлика Тьера, или на центральной улице Карла Либкнехта, замученного военными с молчаливого одобрения социал-демократов, хочется верить, что эти жертвы не были напрасны. И мрачные тени прошлого более не накроют собой этот великий город, с которым связано столько событий и судеб.

На обратном пути мы остановились в Потсдаме, у парка Сан-Суси, где играл на флейте Вольтеру хитрый король Фриц, заложивший первые камни в фундамент германского империализма. Потом, по иронии судьбы, здесь договаривались об основах будущего миропорядка лидеры антигитлеровского альянса. Нам нужно было проехать через весь город к Трептов-парку, к памятнику солдату-освободителю, у ног которого лежит разрубленная мечом свастика. Там было людно – к монументу приходят туристы и праздные берлинцы, читая цитаты Сталина, рассматривая статуи солдат, у которых лежали свежие красные цветы и яркую мозаику в зале у подножия монумента, где стоит урна с прахом павших бойцов. Девочки-эмо фотографировались на его фоне с высунутыми языками, а два берлинца – отец и маленький сын – гудели сквозь губы, смеясь гулкому эху памятного зала. На скамейках парка сидит веселая молодежь из турецкого квартала, в котором можно поесть дешевого фалафеля, рассевшись на стертых диванах в маленьком кафе для работяг, и посмотреть с ними футбольный матч «Галатасарай» – «Бешикташ».

В Тиргартене, у зоопарка, мы замкнули наш берлинский круг. Здесь, возле вольеров с кондорами и ибисами, под мостиком на тихом канале стоит памятный знак – в том месте, где убийцы сбросили в воду тело Розы Люксембург. Железные трубы, которые поднимаются вверх из темной глади канала, образуют буквы ее имени. Мы фотографировали их после минуты молчания, и в это время по узкой парковой дорожке подъехали несколько берлинцев на велосипедах. Постояв, они не стали мешать, и поехали обратно – в объезд.    

Андрей Манчук