Ретро-детектив-1 (14)
Начало Предыдущая часть

* * *
Аполлинария Авилова, N-ск – Юлии Мироновой, Ливадия, Крым

Дорогая Юленька! Пишу тебе после одного смешного происшествия, которое приключилось со мной. Из-за своего любопытства и неспособности усидеть на одном месте я постоянно попадаю во всяческие забавные ситуации. Вот и нынче оказалась распиленной пополам огромной пилой. Не пугайся! Сейчас я все расскажу тебе. Николай пригласил нас с Настей в цирк. Мы вошли, сели на очень хорошие места справа от арены во втором ряду и наслаждались представлением. Глядя в лорнет на выступление дрессированных собачек, я вдруг заметила знакомое лицо, мелькнувшее из-за кулис. Присмотревшись, я узнала Любу, девушку из заведения Ксении Блох, исчезнувшую после убийства мадам. Она подхватывала на руки убегающих собачек и выносила их с арены. С той минуты я перестала смотреть на циркачей и думала, как мне зайти за кулисы и переговорить с Любой. Когда она появилась еще раз, я встала с места и махнула ей рукой, но тут ко мне подскочил артист, сменивший собачек, и вывел меня на арену. Тут же сообразив, что могу прямо с арены попасть за кулисы, я согласилась на его просьбу лечь в узкий ящик и вытащить руки сквозь боковые отверстия в стенках. Как я жестоко ошиблась! Думала, что хлопот на минуту, а оказалось… Впрочем, обо всем по порядку.

Сначала он стал пилить меня пополам. Впрочем, мне совершенно не было больно, я ничего не чувствовала, и вскоре ящик запихнули в другой, побольше, фокусник лишь шепнул мне, чтобы я не двигалась, и я оказалась в кромешной темноте.
Мне только не хватало быть его добровольной помощницей! Я не для того согласилась выйти на арену, чтобы участвовать в его фокусах. У меня были свои планы.
Кое-как выбравшись из узкого ящика, я нащупала в днище кольцо для люка и, потянув за него, открыла крышку, под которой оказалась винтовая лестница, ведущая вниз.
Спустившись по лестнице, я оказалась за кулисами, именно там, где и хотела быть. Навстречу мне попались две артистки в облегающих трико.
– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к ним, – где находится уборная дрессировщицы собачек?
– Сразу за конюшней, – показала одна из них.
Немного поплутав, я вышла, наконец, на заливистый собачий лай. Женский голос приговаривал:
– Бедные вы мои, голодные. Не ели с утра. Вы хорошо поработали, и я вас покормлю. Порежу вам вкусной печенки. Я знаю, вы любите печенку. И Моська любит, и Жулька, и даже пудель Арамис не откажется от куриных потрошков.
– Люба, – окликнула я ее. – Хорошо, что я тебя нашла.
– Кто вы? – она глядела на меня со страхом. Даже ее собачки присмирели и только угрожающе рычали, беспокоясь за свою трапезу. Но тут она присмотрелась и ахнула, прижав руки к груди. – Зачем вы здесь? Уходите! Уходите немедленно! Я никого не убивала!
– Успокойся, Люба, я пришла не за этим. Ты напрасно скрываешься. Раз ты невиновна, то тебе лучше всего пойти в полицию и все рассказать. Я понимаю, что это не мое дело, но я желаю тебе добра.
Она немного пришла в себя: заученными движениями раздавала корм, отшвыривала в сторону наиболее ретивых собачек и старалась делать вид, что все ей глубоко безразлично. Давалось ей это с трудом: руки тряслись, собаки, чувствуя ее нервическое состояние, недовольно лаяли.
– Спрашивайте, что вам надо, и уходите, – хмуро сказала она, не глядя на меня, – а то хозяйка сейчас придет. Не поздоровится мне, если вас увидит. Тут же меня взашей выгонит. И так кормлюсь здесь божьей милостью вместе с собаками. Каждый раз, как вас вижу, все расспрашиваете меня. А потом у меня беды приключаются.
– Я тебе денег дам, только ответь. Скажи мне, Люба, тот мужчина, что к тебе приходил, может, он пахнул как-то иначе, чем остальные? Туалетной водой или О-де-Колоном каким-либо? Не вспомнишь?
Она задумалась.
– Как же я смогу вам ответить? Он как приходил, везде свои курительные палочки зажигал. По всей комнате. Дух от них такой тяжелый шел, что я наутро с больной головой просыпалась и окно настежь распахивала. Он говорил, что не может без палочек ничего. Как будто мне от него подвиги нужны были! Заплатил и довольно. Нет, не могу сказать.
– А что за палочки?
– Да их в персидской лавке по копейке штука продают. Я специально однажды зашла и спросила. На Моховой перс сидит, кофием торгует. Вот у него в лавке тоже так пахнет.
Поняв, что более мне от нее ничего не добиться, я вручила Любе ассигнацию и вышла за дверь. И совершенно правильно поступила, так как до меня донесся разъяренный голос моего штабс-капитана, грозящего разнести весь цирк в щепки, если ему не вернут его Полину. Мне не хотелось показывать, откуда я вышла, поэтому я вбежала по лесенке на небольшую площадку, а оттуда спустилась спокойным шагом, чем привела Николая в изумление.
Не давая ему опомниться, я подхватила его под руку и, извиняясь перед артистами, вывела его из цирка, где перед входом стояла и ждала нас перепуганная Настя с моей шляпой в руках.
Вот так мы погуляли, Юленька.
На этом заканчиваю, жду от тебя письма. Не забывай меня.
Твоя Полина.

* * *
Анастасия Губина, N-ск – Ивану Губину, Москва, кадетский корпус.

Дорогой мой брат!
Спешу обрадовать тебя: у меня все в порядке. Учусь хорошо, и воспоминания о страшном происшествии постепенно тускнеют. Пансионерки перестали донимать меня расспросами, и даже классная дама Марабу смягчилась и уже не так язвит, когда делает мне замечания. Я понимаю, она не виновата, у нее такая служба.
Воскресный день был прекрасным. Мы с Полиной и ее штабс-капитаном Сомовым (я писала тебе о нем) вышли на прогулку. Сначала были в парфюмерной лавке, где я до дурноты надышалась разными запахами. Полина купила душистое тимьяновое мыло и салфетки для лица, а мне маленький флакончик розовой воды.
А потом мы пошли в цирк. Штабс-капитан такой пуся! Он купил билеты. Нет, не буду его так называть, ты в прошлом письме запретил мне это делать, извини, вырвалось. Но вычеркивать не буду, так как помарки портят письмо, а переписывать мне лень.
Больше всех мне понравился фокусник. Настоящий волшебник, в золотой парче и с пронзительным взглядом. Я вся заледенела, когда он на меня посмотрел. А Полина такая храбрая! Пошла и легла под пилу, когда фокусник ее позвал. Я бы там умерла со страха, прямо в ящике!
Потом в цирке случился переполох. Из ящика вышла совсем другая мадемуазель, но в полининой шляпке. А из другого ящика никто не вышел, ни Полина, ни половинка от нее. Господи, да что я такое пишу?! Опять вымарывать придется.
Когда г-н штабс-капитан увидел, что Полины нет, он так разволновался, что велел ждать у входа в цирк, а сам бросился за кулисы. Сначала я хотела пойти с ним, но потом передумала и решила повиноваться. Вышла из цирка и стала ожидать. Вдруг ко мне подскочила циркачка в накинутой на трико шубке и сунула мне в руки шляпку Полины. Я обмерла – от моей любимой наставницы осталась одна шляпка. В диком волнении я прохаживалась перед входом в шапито, и вдруг какой-то господин устрашающей наружности посмотрел на меня пронзительным взглядом из-под мохнатых бровей. Его губы были вывернуты, словно у негра, а поломанный нос торчал в сторону. Урод приподнял шляпу, здороваясь со мной, и произнес:
– М-ль Губина? Воспитанница Лазаря Петровича? Очень, очень приятно. В цирке были? – Он потянулся ко мне, чтобы поцеловать ручку, но я отшатнулась.
Сзади раздался знакомый басовитый голос:
– М-ль Губина, что вы тут делаете одна?
Обернувшись, я увидела толстого Урсуса – нашего учителя латыни и Ивана Карловича, ботаника. Страшный человек, увидев приближающихся учителей, мгновенно исчез. Лев Евгеньевич, то есть Урсус, держал в толстых пальцах сигару и, чуть ли не тыкая ею в меня, продолжал возмущаться:
– Девица! Институтка! Одна на улице! В увеселительном саду! – он говорил и задыхался от негодования. Иван Карлович пытался его остановить, но не тут-то было.
Спасти меня могло только испытанное средство. Я присела глубоко в реверансе и произнесла:
– Pudet haec opprobria nobis, – что означало «мне стыдно, что эти попреки мне услыхать довелось» и, посмотрев ему в глаза, добавила. – Я не одна, Лев Евгеньевич, сейчас подойдет дочь моего опекуна – вот шляпа г-жи Авиловой, и мы отправимся домой.
– Что, Лев Евгеньевич, – засмеялся Иван Карлович, – не вышло у тебя пожурить девушку? Как она тебе ответила? Pudet haec… Каково?
Урсус помотал головой, словно лев гривой.
– Malo cum Platone errare, quam cum aliis recte sentire! – подняв палец назидательно ответил он. – А чтобы ты, Иван, понял мои слова, переведу: «Лучше ошибаться с Платоном, чем судить правильно с другими». Вот как!
Желая польстить ему, я спросила:
– А сколько вы языков знаете, Лев Евгеньевич? Мы в классе спорили, кто говорит – четыре, а кто и все семь.
– Восемь, милая барышня, восемь. Не говорю о французском, немецком и итальянском, которые должен знать каждый образованный человек, помимо латыни и древнегреческого изучал древнееврейский и санскрит. Прелюбопытнейшие языки! У истоков стоящие…
– А что такое санскрит? – спросила я.
– Язык древних индийцев. В предгорьях гималайских на нем говорят, - и, тут же переменив тему, добавил, – А вы, барышня, поосторожнее… Разный сброд здесь ходит.
Урсус, попыхивая сигарой, двинулся дальше. Иван Карлович посмотрел на меня пристально, дотронулся до края шляпы и пошел следом за ним. Все-таки неплохой человек наш Урсус. А умный какой, столько языков знает! Не зря мой опекун приглашает его к нам играть в шахматы. С кем-нибудь Лазарь Петрович не играл бы. Может, мне перестать обожать Ивана Карловича и начать называть «пусей» Льва Евгеньевича? Ой, опять написала! Да что это со мной?
Мне навстречу быстрым шагом шли Полина и штабс-капитан.
– Настя, ты, наверное, совсем замерзла? – спросила меня Полина. – Пойдем скорее, Николай Львович возьмет извозчика. – И, обращаясь к г-ну Сомову, продолжила свой разговор с ним: – Помнишь сбежавшую Любу? Она сейчас в цирке, я говорила с ней.
Мы обогнали учителей, сели на извозчика и через пятнадцать минут были уже дома. Вот так я погуляла.
Заканчиваю писать, Иванушка, пора за экзерсисы.
Отвечай мне.
Твоя сестра Настя.

* * *
Мария Игнатьевна Рамзина – графу Кобринскому, Петербург.

Обращаюсь к тебе, граф, в полной растерянности!
Намедни была у меня Полина. Навестила старую.
Стала я ее расспрашивать: как живет да что с книгой? Как дело продвигается? А она мне:
– Никак не движется. Не будут книгу в свет выпускать. Говорят, что неполные бумаги.
Я удивилась:
– Как так неполные? Потерялись что ли?
Полина объяснила: без личного дневника Авилова ты не хочешь книжку печатать. А она его не дает. Стала я ее увещевать, мол, там у вас в Петербурге не дураки сидят. Понимают люди, что можно печатать, а что и скрыть надобно. Выпишут из дневника нужную им географию, а ее в покое оставят.
Но она ни в какую! Говорит, что в дневнике его личные письма к ней. И то, что он описывает – не для чужого глаза. И еще: муж ее покойный приказал ей этот дневник беречь, так как в нем вся его любовь к ней записана.
Вот я и думаю: зачем эти записки вашему географическому обществу? Пусть их!
Полина мне не чужая, и я очень хочу помочь ей. Прошу тебя, граф, не отбирай у нее этот дневник, издай книжку как есть. Видел бы ты, как она мучается, даже любопытно мне стало, какая такая любовь скрыта в этих страницах. Да и не мудрено, покойник-то на тридцать лет старше нашей Полинушки.
Но она-то как любит, даже удивительно! И то, что про нее злые языки болтают, да завистницы со сплетницами, враки все! Я ведь вижу. Вот и обращаюсь к тебе с просьбой. И не Полина попросила меня словечко за нее замолвить, а я сама прошу: сделай так, чтобы книга вышла, иначе впустую пропадут деяния и плоды трудов Владимира Гавриловича. А он достойным человеком был, не чета нынешним!
На этом заканчиваю. Как запечатаю, Прошка отнесет на почту, и сразу к тебе пошлют. Ты уж ответь мне, не забудь.

Остаюсь вечной твоей должницей,
М.И.Рамзина

* * *
Лазарь Петрович Рамзин – Илье Семеновичу Окулову, Санкт-Петербург

Здравствуй, Илья!
Прости, что, как обычно, обращаюсь к тебе только по надобности, но дело не терпит отлагательства. Ты в своих «Петербургских ведомостях» наслышан обо всем и обо всех. Прошу тебя, не в службу, а в дружбу, расскажи мне о графе Викентии Григорьевиче Кобринском. Меня интересуют последние годы, и особенно, был ли он связан с попечителем нашего N-ского института, Григорием Сергеевичем Ефимановым?
И еще одна просьба: планирует ли Императорское географическое общество выпустить в свет книгу географа и путешественника, а также моего покойного друга, Владимира Гавриловича Авилова?
Напиши мне, не откладывая, это очень важно.
Буду тебе весьма благодарен.

Твой всегда,
Лазарь Рамзин.
(продолжение следует)