И я о войне
С маминой стороны.
Дедушка дошел до Берлина и расписался на Рейхстаге. "Большая была подпись?" - спрашивала я. - "Нет, нацарапал что-то на уровне плеч", - отвечал дедушка и мне было обидно, что он писал маленькими буквами. Он получил орден красной звезды за то, что поднял роту в атаку и был контужен. Я играла с его орденами и медалями - они лежали в шкафчике, рядом с бабушкиными пуговицами. Я их накалывала на старого плюшевого медведя.

Бабушка была беженкой из Германии с 34 года, но когда началась война, то всех немцев отправили в Сибирь, как потенциальных шпионов. Никому не было дела, что она не немка, а немецкая еврейка. Ее оставили в городе, не выслали, потому что она была женой красноармейца, а вот ее брата Фридриха услали в Сибирь, где он заболел туберкулезом.

Маму во время войны дети во дворе дразнили: "Немец-перец-колбаса купил лошадь без хвоста", а мама лезла драться. Она была маленькой и не понимала разницу между немцами и евреями. Да и ее обидчики тоже мало что понимали.

С папиной стороны.
Дедушку в 37 году посадили в лагерь - там он и умер от истощения и остановки сердца.

Бабушка работала на нефтяных промыслах круглосуточно - нефть нужда была танкам и самолетам. За папой и его братом смотрела вся коммунальная квартира. Помню, когда я капризничала и не хотела есть, то папа мне говорил: "Ешь, я в войну ел картофельные очистки!" Я не понимала, кто ел картошку. Еще бабушка им с братом выдавала поштучно сахар-рафинад. Я смотрела на сахар в сахарнице и думала, что я счастливая - у меня этого сахара несчитано.

Бабушкин младший брат Юрий погиб под Керчью. Ему было 19 лет и он, как сын врага народа, попал в штрафбат - живое заграждение.

Папина родня из-под Гомеля. После войны папа поехал в этот городок, кажется Ровно, опросил там жителей - все его родные погибли при оккупации. Оттуда папа привез собрание сочинений Фейхтвангера, купленное в обычном книжном магазине, правда, без двух первых томов. В Ровно не читали Фейхтвангера, а в Баку его было не достать.

Как-то я поехала в Ленинград в командировку и остановилась у бабушкиной сестры на Васильевском острове. Я увидела, что она себе варит одну картошку в алюминиевой кастрюльке из детского кукольного набора. Диаметр кастрюльки был меньше диаметра конфорки. Я спросила, почему она так делает? Она ответила, что она пережила блокаду, и ей больше не надо.

Вот такие отрывочные воспоминания витают у меня в голове. Может, я это описывала уже. Но пусть будет.