Ретро-детектив 2 - (14)
Начало Предыдущая часть

Глава шестая.

В гостиной нависло тягостное молчание. Войдя, я заметила, что каждый из присутствующих сидит в некотором отдалении друг от друга, насколько это позволяют размеры комнаты. Увидев несколько свободных стульев, я подошла и присела рядом с Пурикордовым. Он слегка пошевелился, изображая нечто среднее между полупоклоном и стремлением отодвинуться, и не сказал ни слова. В глубине гостиной, около двери в столовую, рядком сидели Тимофей с Анфисой, тоже приглашенные на встречу с сыскным агентом. Лица у них были серьезные, брови нахмуренные; они сидели, сложа руки на коленях, и явно ощущали себя не в своей тарелке, находясь среди господ. Встретившись глазами с Карпухиным, сидевшим напротив, я попыталась было улыбнуться ему, но он отвел глаза и стал усиленно разглядывать носки своих туфель. Подивившись такому поведению, я в уме пересчитала присутствующих в гостиной, и оказалось, что не хватает мага и спирита Гиперборейского. Появился сыскной агент, и все невольно подтянулись. - Господа, - хмуро сказал он, - я надеюсь все в сборе? Пурикордов ответил первым: - Нет Фердинанта Ампелоговича Гиперборейского. - Кто это? – удивленно поднял брови Кулагин. – Странное имя. Из иноверцев?

- Неизвестно, - отвесил едва заметный поклон скрипач. – Он приглашенный гость покойного, занимается спиритизмом и вызовом духов.
- И где он сейчас? Духи его утащили с собой в преисподнюю? Приведите! – кивнул он полицейскому у двери. Тот бросился исполнять приказ.
Еще несколько минут протекли в тягостном ожидании. Наконец, появились двое дюжих молодцов, тащивших на себе Гиперборейского, представлявшего собой совершенно омерзительное и непристойное зрелище.
От заклинателя духов разило сивухой так, что, Косарева схватила платок и уткнула в него нос. Мокрые волосы прилипли ко лбу, на рубашке и брюках виднелись подозрительные пятна, пахнущие кислятиной. В руке у Гиперборейского была зажата пустая бутылка из-под водки.
- Я не причем, - объяснял он полицейскому, поддерживающему его за локти, - это все они... Духи... А мне отвечать?! Ну уж нет! Пусть сами и материализуются... Я так сказал и баста!.. Фердинант – это магия! Это квафили.. кфалификация!.. Вот что! Фердинант Наполеона вызвал, и тот явился. Правда, ненадолго... Но я старался.
- Конечно, само собой, - кивали ему полицейские, водружая пьяного до беспамятства Гиперборейского на стул, с которого тот оседал то в одну, то в другую сторону. Наконец, один из провожатых додумался поставить локти спирита на стол, и Фердинант Ампелогович застыл, обхватив слипшиеся волосы руками.
- Привели, - констатировал Кулагин, ничуть не изменившись в лице при виде невменяемого свидетеля. – Тогда начнем. Я хочу знать, господа, обо всем, что произошло в этом доме с самого начала. Нет, не надо мне рассказывать все сейчас. Вы будете находиться здесь, на глазах у моих помощников, чтобы, не дай Господь, с вами ничего не произошло наедине в ваших комнатах. Я буду вызывать всех вас по одному в малую гостиную и там беседовать. Большая просьба: не переговариваться, не сочинять общих версий – за этим будут следить полицейские. Вам все понятно?
Я не выдержала:
- Г-н Кулагин, насколько мне известно, допросы даже одного человека могут продолжаться неограниченно долгое время. Можно хотя бы книжку почитать или рукодельем заняться? А то ведь скучно без занятия сидеть.
- Нет, - коротко ответил он. – Не имею понятия, откуда вам известно все о допросах, г-жа Авилова, но вы изволите ошибаться: это не допрос, а беседа. Она не займет много времени. Разрешите откланяться.
Только он вышел, Пурикордов поднялся со своего места:
- Черт знает что такое! – воскликнул он. – Сидеть здесь и ожидать своей участи только потому, что в некий несчастный миг оказался рядом с преступником в одном месте и в одно время! Я всегда знал, что надо мной тяготеет рок!
- Беседовать не положено, - прогудел басом один из полицейских.
- Но я же не уславливаюсь о том, что говорить на допросе! – возразил возбужденный Пурикордов. – Я выражаю свое мнение.
- Все равно не положено!
- Sacré nom...¹ – в сердцах ругнулся Александр Григорьевич и сел на свое место.
Постепенно сидящие в комнате один за другим исчезали за дверью и не возвращались обратно. Их словно пожирал молох под названием «Закон и Правосудие».
Уже ушла чета Вороновых, Ольга, Косарева, Пурикордов с Перловой, Анфиса с мужем, но меня все не звали. Даже Гиперборейского уволокли, и я убеждена, что не на беседу, а в постель, так как он был в совершенно бессознательном состоянии. Приглашенный предпоследним Карпухин подмигнул мне и скрылся с глаз, а я встала и подошла к окну. Я раздумывала: рассказать следователю о своей находке или нет. И решила не рассказывать. Все равно дело давнее и к убийству не имеет никакого отношения. Сама разберусь, тем более что обожаю тайны подобного рода.
Дождалась. Войдя в малую гостиную, я увидела, что Кулагин что-то быстро пишет. Он отложил перо в сторону и пригласил меня присесть.
- Г-жа Авилова, меня интересует пока один вопрос: кто дал указание убрать тела с места преступления?
- Не помню... Думаю все же, что хозяйка дома, Марина Викторовна Иловайская.
- Думаете или слышали собственными ушами?
- Нет, поручиться не могу, но именно Марина послала за Анфисой, чтобы та замыла кровь после убийства Иловайского. А уж к Мамонову кто звал Анфису, я не помню.
- Расскажите мне о покойнице, - попросил следователь.
- Мы не были с ней особенно близки. Учились вместе в женском институте. Она всегда была взбалмошной, несколько истеричной девушкой. Не обладая особенной красотой: глаза с косинкой, небольшой рост, смугловатая кожа - она, тем не менее, привлекала живостью воображения и своенравным характером. Даже когда Марина вдруг пожелала стать артисткой, я ничуть этому не удивилась: она редко обращала внимание на правила, «что должна уяснить и чего следует опасаться девушке из приличной семьи».
- Вас не удивило, что она пригласила вас, не будучи с вами в близких, дружественных отношениях, к себе в дом на торжество?
- Нет, не удивило. Мы встретились в Москве случайно – столкнулись в модной лавке на Кузнецном мосту, и она мне явно обрадовалась. Ведь Марина, насколько мне было известно, жила с Иловайским замкнуто, а я для нее – кусочек прошлой «домашней» жизни.
Кулагин расспрашивал меня долго. Интересовался моим мнением о прочих гостях, выяснял, не видела ли я чего-либо подозрительного. Я хотела рассказать ему о разговоре Пурикордова с Косаревой о приорах и прецепторах, но, после того как в моих руках оказалась шкатулка с загадочными документами, я решительно отказалась от этой мысли. Вместо этого я подробно описала ему эпизод дуэли, спиритический сеанс и свои ощущения в бурную ночь, когда ко мне в комнату пришла Ольга. Странно, что об эпизоде с падением в снежный сугроб Кулагин осведомился лишь мельком, задав мне ничего не значащие вопросы.
- Итак, г-жа Авилова, я искренне прошу вас не покидать этого дома до последующего распоряжения.
- Как, вы не разрешаете мне уехать?
- Нет, - ответил он устало, и по его реакции я поняла, что все предыдущие собеседники задавали этот же самый вопрос.
- А внутри дома мне дозволительно будет ходить, куда я хочу?
- Кроме того места, где лежат тела, извольте, - сухо ответил агент сыскной полиции.
- Ну, что вы, г-н Кулагин!.. Меня туда на аркане не затащишь. Я имела в виду лишь библиотеку. Скучно стало, хочется взять что-либо почитать.
Чиновник криво усмехнулся:
- Скучно, говорите?.. Что ж, весьма любопытно. Можете идти, сударыня.
Первым делом я решила перехватить что-нибудь до обеда – от допроса у меня разыгрался просто жуткий аппетит. На кухне было многолюдно: наконец-то, деревенские вышли на работу. Увидев меня, все замерли и прекратили заниматься делами. Я смущенно пробормотала, что мне бы какого-нибудь сухарика, и окончательно смутилась. Анфиса тем временем отрезала два больших ломтя хлеба, сунула меж ними кусок окорока и соленый огурец. Поблагодарив, я вышла, чувствуя, как спину мне сверлят настороженные взгляды. Я стала прокаженной, как и остальные, замешанные в этой истории.
Откусывая на ходу от гигантского бутерброда, я поднялась на второй этаж и пошла по темному коридору в библиотеку. По дороге услышала скрип приоткрываемой двери и голос:
- Полина, зайдите ко мне, прошу вас.
Карпухин вышел из комнаты навстречу мне. Я подошла поближе.
- Что случилось, Иннокентий Мефодьевич?
- Зайдите ко мне.
Поколебавшись немного, я все же зашла. В голове копошилась препротивнейшая мыслишка, что Карпухин – убийца и что негоже играться с огнем и лезть на рожон, но я отбросила ее в сторону.
- О чем вас спрашивали, Полина? – спросил он почему-то шепотом.
- О разном, - насторожилась я. – А почему вас это так интересует?
- Да потому, что я самый первый кандидат в убийцы! – со страхом ответил он мне. - Знаете, как этот агент сыска меня раскалывал?! Всю душу наизнанку вывернул!
- Что вы нервничаете? – удивилась я. – Он всех расспрашивал. Служба у него такая.
- Конечно, служба, - кивнул он. – Иголки под ногти засовывать и спрашивать с любезной улыбкой: «Не беспокоит?» - вот какая у него служба! Кулагин интересовался моими отношениями с дочкой хозяина дома, с его женой, дружил ли я с Мамоновым. А Мамонов еще тот фрукт был – наглый, смазливый фат и жуир! Это Сергей Васильевич, добрая душа, видел в нем только хорошее и нарадоваться не мог на жениха своей ненаглядной Оленьки. А Алексей вовсю ухлестывал за Мариной, стоило ей только появиться здесь.
- Как это? – сделала я вид, что безмерно удивлена, хотя не забыла тот поцелуй Мамонова в коридоре перед праздничным вечером... – При Иловайском? И Марина принимала его ухаживания?
- Да в том-то и дело! – горячо воскликнул он. – Я был свидетелем того, как это все начиналось: когда театр уехал, а Марина осталась, Мамонов тут же стал проявлять к ней неприкрытый интерес. Но она барыня себе на уме и не поощряла его, пока не достигла устойчивого положения в доме. Ведь все, кроме самого Иловайского, понимали, почему она пошла за него. Испорченная репутация, тяготы кочевой жизни, да и возраст уже – двадцать пять лет не шутка. В такие годы у многих уже по трое детей. И после заключения брака Сергей Васильевич часто уезжал по торговым надобностям, а Алексей оставался в доме.
- Простите, а зачем Иловайский оставлял Мамонова у себя? – спросила я.
- Он был студентом Московского университета, из семьи мелкопоместных дворян Пензенской губернии. Однажды по глупости ввязался в какую-то анархическую стачку, его поставили под надзор полиции, и Мамонов решил, что ему лучше будет год отсидеться в каком-нибудь тихом месте, недалеко от Москвы. К родителям ему ехать не хотелось, вот он и решил попытать счастья у шапочного знакомого. Мамонов поведал ему о своих бедах, и Сергей Васильевич, добрейшей души человек, предложил студенту пожить у него. Это было еще до женитьбы на Марине Викторовне. Тому понравилось, и скоро год, как он живет у нас...
Карпухин неожиданно замолчал. По его породистому лицу пробежала рябь – он вспомнил, что героя его рассказа нет в живых.
- Продолжайте, Иннокентий Мефодьевич, - попросила я, – мне очень интересно вас слушать.
- А зачем вам все это, Полина? – спросил он. – Вы же залетная птичка. Прояснится дело, и поминай, как звали.
- Вот спасибо! – засмеялась я.
- За что? Вы на «птичку» обиделись?
- Нет, ну что вы, месье Карпухин, совсем наоборот. Вы сейчас полностью обелили меня в своих глазах. Нутром поняли, что не я являюсь причиной здешних трагедий, раз решили, что полиция меня не схватит с поличным.
- Полина, милая, сколько вас можно просить? – придвинулся он ко мне поближе. – Называйте меня ласково... Кеша...
- Votre conduite est ridicule!² – возмутилась я. – Может, вы и уверены, в том, что я не убийца, но я, в отличие от вас...
Тут я запнулась, поняв, что допустила бестактность.
- Продолжайте, Полина, - мягко ответил он, впрочем, не отодвигаясь от меня и не возмутившись ни на грош. – Вы считаете, что это я убил несчастных супругов Иловайских и вместе с ними Мамонова?..
- Пусть полиция считает, - предприняла я попытку высвободиться из его объятий, - а я погожу.
- Нет уж, Полина, вы меня жестоко обидели, и я требую удовлетворррения! – прорычал он, наклоняясь ко мне.
- Вы понимаете, что ваши слова звучат двусмысленно.
- Они звучат именно так, как я хотел бы, чтобы они звучали, - его рука уже ласкала мою грудь, и я не могла выскользнуть из его крепких объятий. И где-то в глубине таилась мыслишка: действительно ли я хочу освободиться? Ничего не имея против Карпухина, как любовника, я все же не могла позволить себе лечь в постель с убийцей. Внутренние принципы заставляли меня сопротивляться, хотя я была уверена, что для некоторых особ с довольно извращенным вкусом подобное знание вызвало бы только прилив сладострастия.
- Нет и нет! – решительно оторвала я его руки от себя. – Докажите мне, что вы не убийца, а потом посмотрим. Но ничего вам обещать не собираюсь!
- Хорошо! – согласился он и как-то сразу посерьезнел. – Вы мне нравитесь, Полина, и я докажу вам, что убивать Иловайского мне не было никакого резона.
- И Мамонова с Мариной, - напомнила я.
- Вот уж не знаю, - растерялся он. – Нет у меня к ним ни особенной злости, ни зависти. Повода нет. С чего бы мне их убивать? Идемте же поскорей, пока нас не хватились.
Карпухин повел меня в библиотеку, куда, впрочем, я и собиралась. Если бы он не перехватил меня на полпути, давно бы уже сидела в уютном кресле и читала. Мы вошли; он, не обращая внимания на полки с книгами, подошел к высокому бюро, заваленному потрепанными журналами, и отодвинул его в сторону. За ним оказалась небольшая, скрытая в стене дверка, обклеенная теми же шпалерами, что и на стенах библиотеки.
- Там вдвоем тесно, - предупредил меня Карпухин и полез вовнутрь. – Подождите здесь, покажу нечто интересное.
- А что там? – поинтересовалась я, ничуть не раздосадованная тем, что мне нужно остаться снаружи. Лезть куда-то, да еще в обществе Карпухина, мне не хотелось.
- Воздухозаборная труба. Проходит между библиотекой и гостиной на первом этаже, - донесся его приглушенный голос из-за дверцы. – Сейчас. Вот, смотрите, Полина.
Он, пятясь, вытащил из узкого отверстия какой-то странный аппарат в жестяной коробке с валиком, иголочками и металлическими скобами. Аппарат был покрыт махровыми фестонами пыли, и я не поняла, что именно находится в руках у Карпухина.
- Что это? – удивилась я чудному аппарату.
- Фонограф! – гордо ответил он. – Изобретение американского ученого Томаса Эдисона. Говорящая машина!
Подойдя поближе, я обтерла пыль с коробки и прочитала: «Казань, Проломная улица, музыкальный магазин и склад "Изделия акционерного общества "Граммофон" братьев Половниковых"».
- Кажется, я такой видела, - выразила я сомнение, - но тот был с трубой-тюльпаном. Где она?
- Труба не влезла бы, - авторитетно заявил Карпухин. – А фонограф в самый раз, хоть звук немного глуше.
- Покажите, как это работает, - попросила я.
- Пожалуйста, - Карпухин покрутил ручку, валик завертелся, иголочки запрыгали, и знакомый мягкий, словно под сурдинку, голос произнес: «Здравствуйте, дамы и господа! У вас уже ночь? Вы не спите? Мне не видно, чем вы занимаетесь».
- Боже! – ахнула я. – Это же Пушкин!
- О чем вы, Полина? Какой Пушкин? Это Мамонов наговорил, изменив голос, а никакой не Пушкин. Вы же образованная дама, в институте учились, а верите в пустяки!
- Но, знаете ли, в первый момент...
- На то и было рассчитано.
- На что, вы говорите, г-н Карпухин, было рассчитано? – неожиданно раздался сзади нас голос.
Мы обернулись. Сзади нас стоял Кулагин и рассматривал фонограф в руках у моего собеседника.
- Н-на... Воронова! – выпалил сконфуженный Карпухин.
- Иннокентий Мефодьевич, извольте пояснить ваши слова. Я не понимаю вас. Причем тут Воронов, фонограф, Пушкин? Вы мне своими россказнями сначала всю голову заморочили, а теперь, как кролика из цилиндра, достаете вот эту штуковину.
- Хорошо, я расскажу, - решился Карпухин и яростно качнул головой. - Все равно это меня не касается. Дело в том, что покойный Иловайский задумал некую аферу. Он решил выпустить в свет сочинения поэта Пушкина. Для этого он правдами и неправдами выискивал и находил документы и рукописи, не знакомые широкой публике. Он потратил много денег на покупку раритетов, относящихся не только перу Александра Сергеевича, но и той эпохе в целом. Когда же он посчитал свои финансы, то был раздосадован непомерными тратами и решил пригласить в дело компаньона. Выбор Сергея Васильевича пал на местного заводчика Воронова, богача, торгующего лесом и шпалами для железных дорог.
- Воронов согласился стать компаньоном Иловайского? – спросил сыскной агент.
- Нет, и тогда Сергей Васильевич придумал хитрую комбинацию.
- Просветите, Иннокентий Мефодьевич, - предложил Кулагин.
- Как только Иловайский ни уламывал Воронова – тот ни в какую не соглашался. Говорил, что дело неясное, прибыли особенной не принесет, и потом, нужно все взвесить и обдумать.
И тогда Сергей Васильевич решил сыграть на слабости заводчика – на его любви и хорошему отношению к жене. Странная и непонятная картина вырисовывается: она старше его на двенадцать лет, совсем простая женщина, лишнего слова не скажет, а ведь поди ж ты – любит он ее больше жизни. Такая редкость при жестокости нынешней жизни.
Елизавета Александровна родом из имения Осиповых-Вульфов, и Воронов рассказывал, что в детстве она видела Пушкина, когда тот приезжал навестить своего близкого приятеля Алексея Николаевича Вульфа, его матушку и сестер, и у ней даже сохранились несколько документов из усадьбы Осиповых-Вульф. Елизавета Александровна благоговела перед памятью поэта, и, если бы она попросила мужа войти с Иловайским в компанию, он бы не отказал. Да еще бы и письма той эпохи отдала. Вот на это и был рассчитан наш фокус.
Сергей Васильевич пригласил Вороновых на празднование дня рождения супруги. Марина Викторовна захотела устроить для гостей спиритический сеанс и выписала для этого из Москвы знаменитого спирита Гиперборейского. Помнится, сидели мы с Мамоновым и Иловайским вот тут, в библиотеке, выпивали немного, и Сергей Васильевич пожаловался, что жена из него веревки вьет: слыханное ли дело, послала его заплатить отъявленному мошеннику две тысячи рублей за один вечер! Хоть бы польза была, а то деньги на ветер.
Иловайский не скрывал, что у него имеются серьезные финансовые проблемы и что он будет уламывать Воронова войти с ним в долю. И тут Мамонов, рассматривая новейшие аппараты, расставленные по библиотеке (маленькую прихоть Иловайского), сказал: «А давайте сделаем вот что...» И предложил план: использовать фонограф, записать на него речь как будто бы от Пушкина и воспроизвести эту фонографическую запись во время спиритического сеанса. Воронова - женщина чувствительная, авось растрогается и на мужа повлияет.
Так и сделали. Мамонов наговорил нужные слова на восковой валик, Иловайский показал нам воздухозаборную трубу между комнатами, где надо будет спрятать фонограф. А моей задачей стало незаметно завести аппарат во время спиритического сеанса.
Когда произошли эти ужасные события и Иловайского с Мамоновым уже не было в живых, я и не думал заводить фонограф – мои мысли были далеки от этого. Но, по несчастному стечению обстоятельств, я получил удар мраморным бюстом Вольтера, случайно свалившимся мне на голову, - тут Карпухин выразительно посмотрел на меня, но я не отвела взгляда и сделала вид, что не понимаю его намека, – и на время все забыл. И когда той ночью я проснулся, спустился в гостиную, то увидел, как все сидят, протянув руки к блюду и увлечены столоверчением.
Тогда я, действуя по намеченному Иловайским плану и совершенно забыв о том, что случилось за прошедшие два дня, направился в библиотеку, отодвинул бюро и завел фонограф. Я действовал машинально, исполняя поставленную задачу. А потом отправился к себе спать, так как у меня продолжала болеть голова. Так до утра и проспал.
- Утром г-жа Авилова обнаружила на снегу тело убитой Иловайской. Что вы скажете по этому поводу? – спросил Кулагин.
- Вы уже задавали мне этот вопрос, Федор Богданович, - смиренно ответил Карпухин, слегка поклонившись.
- Вас не затруднит ответить еще раз?
- Отчего ж? Отвечу: я всю ночь проспал, как убитый, если вы позволите мне двусмысленность этого эвфемизма. Ничего не помню, даже того, что снилось, а утром, спустившись в гостиную, узнал о еще одном трагическом событии.
- Хорошо, - кивнул Кулагин. – Попрошу вас, Иннокентий Мефодьевич, пройти со мной в малую гостиную и ответить еще на несколько вопросов. Разрешите откланяться, Аполлинария Лазаревна.
Сыскной агент вышел из библиотеки, а за ним следом и Карпухин.

-----------------------
¹ Черт возьми...
² Ваше поведение неуместно! (франц.)
(продолжение следует)