Посмотрела сейчас программу ТВ. Хорошо, что посмотрела. Сегодня по Первому покажут 1-ю серию фильма "Брестская крепость". В 4-х серийный фильм "Крепость" добавлена историческая документальная хроника, невошедшие в фильм эпизоды и расширена линия одного из героев фильма. Обязательно буду смотреть. Хорошо, что начинают показ именно сегодня.

А вот, что я прочитала в последнем номере "Литературной России" http://www.litrossia.ru/2011/24/06260.html. История интересная. Хотела дать просто ссылку, но редакция предупреждает, что в ближайшее время вход на сайт будет платным. Поэтому перетащу историю к себе. И не ругайте, что очень длинно. Сейчас под кат спрячу.

ПОСЛЕДНИЙ КОМЕНДАНТ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ

Письмо пришло из Еревана. Пухлый пакет с пачкой убористо исписанных на старенькой машинке листов. Со скачущими буквами. Выцветшей добела фиолетовой лентой.
Автор – в недалёком прошлом учёный секретарь От­деления исторических наук Армянской Академии наук, се­годня полуослепший Вартан Аршавирович Тер-Хачату­рян. Автор знал, слишком мало осталось времени и сил, чтобы продолжать хранить для одного себя семейный архив с совершенно необычной историей, объединявший без малого полтора века наши семьи. («Понимаешь, всё так перемешалось, теряет день ото дня простые чело­веческие измерения, а здесь – сразу три народа! Государ­ственный архив? Но тебе ли не знать, каким политичес­ким соображениям он служит и может служить, а тут живые люди!»)
Перед глазами почти стёршаяся картинка. Крохот­ный мальчонка в сандаликах на босу ноги и коротеньких штанишках с огромными ненасытными глазами. И девоч­ка чуть старше, которая рассказывает про Красную пло­щадь, Москву-реку, МГУ. Мальчонку, урождённого ленин­градца, родители переправляют через Москву на лето к родным на Ставрополье. Одного. Под присмотром про­водницы.
Поезд уйдёт 20 июня 41-го. Дальше родители уйдут в армию. На Ставрополье придут немцы. Мальчонка встре­тится с семьёй спустя четыре года; будет по-прежне­му жить на Старо-Невском, окончит Ленинградский уни­верситет и, оставив родителей, навсегда уедет в Ере­ван. Научные степени, труды, уважение к историку. И вот только через 70 лет как крик о помощи: давай рас­скажем, опубликуем.
Кончалась рус­ско-турецкая вой­на. Последние бои, переговоры о ми­ре. В небольшом освобождённом от турецкого ига го­родке Кирклиссе (в переводе – «Семь церквей») на квар­тире у местного врача Николы Абаджи стоял мо­лодой русский офи­цер Иван Гаврило­вич Матвеев. От­ношения с хозяева­ми сложились очень близкие, и перед самым воз­вращением в Рос­сию Иван Матвеев предложил хозяину взять с собой в Россию его стар­шего сына, тоже Ивана. Врач мечтал о хорошем образовании для сына, но знал, что в Болгарии это будет непросто (сам он получил медицинское образование в Италии). Знал и то, что мо­лодой стране будут нужны грамотные военные, Матвеев же обе­щал устроить своего почти ровесника в кадетский корпус, и сам командир поддержал его.
Ни богатством, ни происхождением Иван Матвеев похвас­таться не мог – отец был всего-навсего огородником в городе Ливны, – зато в губернском Орле существовал по-своему знаме­нитый кадетский Бахметевский корпус, связь с которым годами оставалась очень тесной. Болгарин Иван Абаджи оказался на Орловщине, в доме Матвеевых на Старо-Никольской улице в Ливнах – на каникулах, всё остальное время проводя в Орле.
Жизни обоих Иванов оказались тесно связанными. Русский офицер всячески помогал по службе болгарскому товарищу, сле­дил по возможности за его назначениями. Каждый отпуск они проводили вместе. Иван Матвеев женился на прямой наследни­це писателя Тургенева – Софье Стефановне Лавровой, Иван Абаджи съездил за невестой на родину. Самое удивительное – обе женщины близко подружились, хотя Софья Стефановна, с разрешения мужа (а это по тем временам было обязательным) окончила физико-математический факультет парижской Сорбон­ны, получила степень магистра математики, участвовала в неко­торых конгрессах и имела напечатанные сообщения в научных бюллетенях, а Анастасия Савельевна занималась только до­мом и воспитанием четверых детей. Единственная дочь Матвее­вых Татьяна стала неразлучной подругой своей ровесницы Кати Абаджи.
После разъездов по гарнизонам полковник Иван Абаджи-Кирклиссов, как его будут именовать документы, получит назна­чение комендантом Брестской крепости. Последние годы перед Первой мировой войной, которые обе семьи проведут вместе под Брестом. Выцветшие фото говорят об офицерском быте тех лет. Белая мазанка под плакучими берёзами. Никаких оград, раз­ве что отделявших жилой дом от скотного двора. Одна из фото­графий всех ребятишек в котле, где запаривалась похлёбка для коров.
Частым гостем здесь был младший офицер командова­ния Западного окру­га – Антон Дени­кин. Уроженец не­далёкой от Варша­вы Ломжи, он поль­зовался покрови­тельством Матвее­ва. С его помощью продвигался по слу­жебной лестнице, был рекомендован в Академию Гене­рального штаба.
У каждого были свои способности в «военной работе», как называл её Мат­веев. Полковник Абаджи – превос­ходный военный хо­зяйственник, посто­янно хлопотавший о совершенствовании своей крепости. Полковник Матвеев – орга­низатор, о чём говорят сохранившиеся в семье шесть благодар­ственных писем Николая II. Полковнику была поручена эвакуа­ция в Москву всех государственных учреждений на территории Царства Польского от любых канцелярий до дирекции судоходст­ва на Висле, и это не считая всех учебных заведений вместе с преподавательским составом и учащимися.
Новым, самым тяжёлым испытанием для двух друзей стал семнадцатый год. Они оба настороженно восприняли Февраль, после которого погиб на фронте Иван Абаджи. После Октября остался прикованным к постели открывшимся ранением Иван Матвеев, но ему посчастливилось. Понимая серьёзность своего состояния, Иван Гаврилович добился разрешения на «отпуск» для лечения в родных Ливнах, где и покончил с собой: не вы­звал в момент очередного сильнейшего горлового кровотечения врача. Просто закрыл дверь спальни на замок от жены, написав ей в прощальном письме, что как христианин, принявший святое крещение, и как русский офицер, давший клятву верности своей стране, он не может мириться с тем, что происходит в России. Но ни в чём не может и измениться. Его единственная просьба – чтобы жена и дочь не оставляли Россию.
Когда спустя несколько недель в Ливны примчался Деникин, чтобы вывезти осиротевшую семью, правнучка Тургенева уехать из России отказалась. Софья Стефановна назвала две причины, что не может расстаться со свежей могилой мужа и – то, что на­копленные ею знания она копила для своей страны, здесь и хо­чет их использовать. В Ливнах же, через пару месяцев она оформила права преподавать в школе.
Они разыскали друг друга – русская и болгарская вдовы. До конца переписывались, как и их дети. Абаджи попали в Ленин­град (место эвакуации офицерских семей определяло командо­вание), Матвеевы в Москву. И те, и другие стали участниками обороны своих городов, награждёнными со временем соответст­вующими медалями. Вот только Анастасия Савельевна Абаджи и её старший сын Николай, рабочий Кировского завода, посмерт­но. Младший Абаджи, начинавший образование в кадетском кор­пусе, всю жизнь проработал инженером-корабелом. Когда к не­му обратились с предложением вернуться на историческую ро­дину, Кирилл Иванович отказался: его родиной стала Россия.
Старшая из дочерей, Екатерина Ивановна, окончившая Биб­лиотечный институт, ушла в армию с мужем, известным ленин­градским адвокатом Аршавиром Амазастовичем Тер-Хачату­ряном. Письмо из Еревана напоминало о давнем и неизменном увлечении Аршавира русской историей. Его областью было прав­ление Александра I. Он собрал превосходную тематическую библиотеку. В большой сумрачной комнате на Старо-Невском редчайшие издания на русском, французском, немецком языках громоздились до потолка, и стремянка была частью домашней обстановки.
Отец увлёк исто­рической наукой сы­на и... Из письма Вартана: «Ты по­мнишь, как папа вы­искивал для тебя на ленинградских разва­лах раритеты по XVIII веку – ведь ты его выбрала – и ка­кое в нашем доме было торжество, когда твоя диплом­ная по церкви Кли­мента и по истории великого русского канцлера Бестуже­ва-Рутина получила 1 премию на всесо­юзном конкурсе на­учных студенческих работ. И это несмот­ря на «культовый объект», впервые на­чатую работу в цер­ковных архивах и делах Екатерининского кабинета. Мало того, ты умудрилась посягнуть на святая святых – русское авторство строителя. Не помню русских имён, но ты доказала, что строил церковь, конечно же, петербургского толка, Пьетро Трезини или Пётр Трезин. Уроженец Петербурга, да ещё крестник самого Пе­тра. Конечно, обстоятельство было смягчающим, но ведь год-то шёл 47-й, иначе говоря, между двумя цунами абсурдных идеоло­гических постановлений.
Потом мы увиделись один раз, когда в январе 1976-го ты при­возила во Дворец искусств на Невском премьеру своего Театра сценического рассказа, если не ошибаюсь, с Гоголевой, Царё­вым, Садовским-младшим. Помню восторженные слова Толу­беева-старшего о смысле, режиссуре, исполнении. Но это уже не моя домена – просто деталь долгой семейной истории».
Наконец, младшая дочь коменданта – Маргарита Ивановна, журналистка, взявшая фамилию Кирклисовой. Это её Алексей Аджубей назовёт своей учительницей в «газетном деле», как только станет главным «Известий», уговорит перейти к нему из «Комсомолки», где она проработала 30 лет, в том числе и ответ­ственным секретарём. Невысокая худенькая женщина с копной иссиня-чёрных вьющихся волос и неизменной папиросой. Какие бы ни появлялись сорта табака, она оставалась верна «Беломо­ру».
Корреспондентский билет давал возможность Маргарите Ива­новне бывать на самых разных объектах. Так оказалась она и в декабре 1962 года в Манеже, во время печально знаменитой эс­капады Хрущёва. Собственно, это была просьба Аджубея, вхо­дившего тогда в состав Идеологической комиссии при ЦК КПСС, и он не мог, по его собственным словам, в подобном статусе объективно оценивать происходящее.
Рассекреченные документы ЦК КПСС того времени позволя­ют сегодня убедиться: пресса на высокое посещение не была приглашена ни в варианте пишущих, ни в варианте фотографиру­ющих. Не было и «распиаренного» в последующие годы диспута единственного скульптора с Хрущёвым. Стенографические запи­си и служебная фотосъёмка позволяют установить, что в тес­ной подсобке буфета, временно превращённого в экспозицион­ный зал для живописи, на низеньком подиуме было размещено всего 8 небольших фигурок, выполненных, по признанию самого скульптора, из скупленных у сантехников водопроводных кранов. Хрущёв пробыл в этом помещении ровно 4 минуты и взорвался только по поводу краденной меди.
Редко комментировавшая виденное, дочь коменданта здесь не смогла удержаться: «При чём здесь особенности искусства: Никита боролся за власть, которую «младокоммунисты» у него начали перехватывать. Власть любой ценой, и в этом сталинские методы не знали себе равных».
Письмо из Еревана кончалось строками, почему болгары так чтут Юлию Вревскую, простую медсестру на той же войне, а связь действительно заслуженных офицеров остаётся забытой. И всё, что сегодня можно найти в наших музеях, личные вещи ставшего генералом Ивана Матвеева в Суворовском музее Пе­тербурга (зато подумать только – походный офицерский письмен­ный стол именно фронтовых времён, сундук для хранения парад­ного мундира, саквояж для рабочих бумаг!) и в Московском Ар­хиве личных коллекций целое собрание писем Екатерины Ива­новны с фронтов Великой Отечественной.
Мало?.. Но ведь как важны каждые материальные доказа­тельства, если Историю по-настоящему изучать, а не превра­щать, как в наших телешоу, в предметы для очередного полити­ческого жонглирования. Простая правда о трёх народах.
Нина МОЛЕВА
На первой фотографии Софья Стефановна и Анастасия Савельевна. На второй - Семья Ивана АБАДЖИ-КИРКЛИССОВА