| 2:24a |
Питерский конфуз
Все имена и события в тексте являются вымышленными. Автор не несет никакой ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи непредсказуемого проникновения чистого вымысла в реальность.
1.
Студия Даши Холовой напоминала не столько жилое помещение, сколько гламурный игровой бункер. Неоновые полосы синего и розового пульсировали по стенам, отражаясь в черных глянцевых панелях. За спиной – стилизованный гигантский шахматный конь из акрила, подсвеченный изнутри. На переднем плане – сама Даша. Она восседала в кресле, похожем на трон, облаченная не просто в провокационный наряд, а в настоящее шахматное платье. Черно-белые квадраты обтягивали ее пышные формы с вызывающей точностью, бретельки тонкие, как нити, оставляя открытыми плечи, спину и глубокий вырез. Она поправляла микрофон-петличку с логотипом ее канала – стилизованной королевой в шляпке.
На большом мониторе перед ней бушевал чат. Сообщения неслись со скоростью пулеметной очереди:
* Agnes_666: Гоу в блиц!
* ChessLover42: Когда анализ партии Петросяна?
* HOT_PAWN: Богиня! Хочу быть твоей пешкой!
* ScandalHunter: Где разбор Челябинска? Ждем деталей!
Даша томно потягивалась, заставляя черно-белые квадраты натянуться еще сильнее. Ее широкие глаза, подведенные темным, сверкали азартом и ехидством. Она щелкнула пальцами, и в студии заиграла задорная, ироничная мелодия – кавер на "Another One Bites the Dust" Queen.
- Привет, мои дорогие поклонники! – ее голос, усиленный микрофоном, звучал медово-игриво, но с хитрым оттенком. - Скучали? Я – ооочень! Особенно после такого… пикантного турнирчика в Челябинске. Она подмигнула в камеру, нарочито медленно облизнув алую губу. Чат взорвался смайликами огня и вопросов.
- Ой, все уже знают? – притворно удивилась Даша, делая большие глаза. – Ну ладно, раз народ требует… Сегодня не будет дебютов или эндшпилей. Сегодня – разбор одного уникального… психологического маневра. Ха-ха!
Она звонко рассмеялась, откинувшись на спинку кресла.
Камера крупным планом показала ее лицо, полное ядовитого веселья.
- Представьте картину: номер отеля. Страсть. Мужчина. Женщина. И бац! – врывается его законная… супруга, так сказать. - Даша игриво прикрыла лицо руками, потом резко развела их. - Шок! Скандал! Крики! И… что же наш храбрый король? - Она наклонилась к камере, понизив голос до конспиративного шепота, который все равно ловил микрофон. - Он, понимаете ли, поклялся в вечной любви и верности! Слезы крокодила, судороги раскаяния!
Она пародийно сложила руки в мольбе, закатив глаза. В чате понеслись «лол», «кринж», «бедный король».
- Но это еще цветочки! – продолжила Даша, ее голос набрал силу, став звонким и режущим. - Вот тут-то и проявляется гениальность нашей… гм… терпеливицы! Она достала большую черную палочку!
Даша резко встала, подошла к столику и с театральным жестом подняла вверх… не страпон, а длинный, тонкий, кристально-прозрачный фужер для мартини. Она повертела его в пальцах, ловя неоновые блики. - Орудие возмездия! Инструмент абсолютной власти! И что же?.. - Она сделала паузу, наслаждаясь вниманием. Чат замер.
Даша медленно, с преувеличенной нежностью, поставила бокал обратно на столик.
- Ни-че-го. - Она растянула слово. - Она его… пожалела! Да-да, вы не ослышались! Вместо того чтобы поставить жирный мат по всем правилам игры, наша великодушная королева… простила! - Даша фыркнула, скрестив руки под грудью. - Потому что он, видите ли, поклялся! Ой, какие трогательные слова: "Я люблю только тебя, солнышко! В браке так бывает!"
Ее пародия на сюсюкающий голос Алексея была ядовито точной. В чате смеялись, стыдились, требовали имени «терпилы».
Даша снова села, ее выражение лица сменилось на презрительно-сочувственное.
- Ну что тут скажешь, дорогие мои? Это не сила. Это – слабость королевы. Настоящая королева никогда не прощает предательства на своей половине доски! Она ставит мат, берет трофеи и идет к следующей победе! А что делает наша героиня? - Она покачала головой, делая грустное лицо. - Она верит в сказки про вечную любовь и позволяет своему королю… – она наклонилась к микрофону, и заговорщически прошептала, – играть в поддавки на стороне!
Она откинулась, удовлетворенная реакцией чата, где теперь бушевали споры: «Даша права!», «Яна молодец, семья дороже!», «Алексей тряпка!».
- Лояльность – это прекрасно, детки, – продолжила она сладким тоном, поправляя бретельку платья. – Но лояльность без границ – это просто глупость. Это позволять делать из себя… пешку. Которой жертвуют ради сомнительного спокойствия.
Она взяла со столика миниатюрную черную пешку и с преувеличенной нежностью погладила ее, а затем… резко убрала с доски, бросив в ящик. Фигурка с глухим стуком укатилась в тень.
- Вот и весь разбор, мои дорогие! – объявила Даша, ее голос снова стал бодрым и игривым. – Мораль: не будьте слабыми королевами. И помните… - Она подмигнула, ее алые губы растянулись в дерзкой улыбке. - …иногда черная пешка может превратиться в самого опасного ферзя на доске! Ставьте лайки, подписывайтесь, донаты – на новый наряд для разбора следующего скандальчика! Всем шах и не мат! Па-пам!
Она послала воздушный поцелуй в камеру и нажала кнопку завершения стрима. Неоновый свет погас, оставив только мягкую подсветку. Улыбка мгновенно сползла с лица Даши, сменившись думающим, удовлетворенным выражением. - Лояльность, – прошептала она в тишину студии, глядя на тонущую в мартини пешку. – Твоя лояльность, Яночка, будет мне на руку.
2.
Петербургский октябрь плакал за высокими окнами Чигоринского клуба. Дождь стекал по стеклу грязными ручьями, превращая огни Петроградской стороны в размытые акварельные пятна. Внутри зала пахло сыростью, принесенной с улицы, дешевым кофе из автомата и пылью с бесчисленных шахматных досок. Гул был не бурлящим, а усталым – скрип стульев, монотонный стук часов, сдержанный шепот анализирующих сыгранные партии игроков.
Алексей Горгонов сидел, уставившись не на доску, а куда-то в пространство между фигурами. Его партия против местного мастера шла к предсказуемой ничьей в скучном эндшпиле. Пальцы механически двигали пешки и фигуры, но мысли витали далеко. Он старательно избегал даже случайного взгляда в сторону стола №14. Туда, где сидела Даша Холова.
Он знал, что она там. Чувствовал ее присутствие, как фантомную боль. Ее ядовитый стрим о "слабости королевы" и его жалких клятвах все еще жёг его изнутри стыдом и раздражением. Но была и другая, постыдная нота – назойливое воспоминание о Челябинске, о её теле, о запретном жаре. Он сжал кулак под столом. «Не смотреть. Не подходить. Игнорировать. Яна…»
Яна была его якорем. Яна была в Москве – срочные личные дела вынудили ее уехать на пару дней. Это знание было одновременно облегчением и источником новой тревоги. Он был один. Уязвим.
И тут он почувствовал ее. Не увидел сначала – почувствовал. Легкое дуновение воздуха, смешанное с ее знакомым, сладковато-пряным, с ноткой имбиря и чего-то опасного, ароматом духов. Потом услышал мягкий стук каблуков по паркету, приближающийся к кулеру с водой.
Даша налила себе стакан, стоя в полуметре от него. Она выглядела… почти невинно. Темно-серое шерстяное платье простого кроя, волосы в аккуратном низком хвосте, минимум косметики – образ скромной шахматистки. Только слишком яркие, слишком знающие голубые глаза выдавали ее истинную суть.
- Ничья созрела, гроссмейстер? – ее голос был тихим, ровным, предназначенным только для его ушей. Она не смотрела на него. Пока.
Алексей напрягся, как струна.
- Даша, пожалуйста… – начал он, но она его перебила, не повышая тона.
- Погода ужасная. Всё промокло насквозь. - Она сделала маленький глоток. - Моя гостиничная комната… холодная и тоскливая. Окна на стену соседнего дома. Как тюремная камера. - Она наконец повернула голову, ее взгляд скользнул по его лицу, задержавшись на напряженной челюсти. - А твоя квартира в Автово… она же пустая сейчас? С большими окнами? И теплая?
Она произнесла это как невинное наблюдение, но каждый слог был отточенным лезвием.
Алексей почувствовал, как кровь ударила в виски. Квартира... Тихое убежище. Где Яны точно нет. Образ теплого света лампы, дождя за окном, уюта… и ее. Такой, какой она была до стрима, до ее насмешек. Опасный, манящий мираж.
- Ты переходишь все границы, – прошипел он сквозь зубы, стараясь, чтобы губы не шевелились. - После того стрима…
- Стрим? – она слегка приподняла бровь, изображая легкое недоумение. - Просто констатация фактов, Алексей. Ты же сам мне рассказывал. В Челябинске. Тет-а-тет. Как ты клялся ей в вечной любви. Как она… поверила. Не стала доводить до мата. - Глаза Даши сузились, в них вспыхнул холодный огонек. - Вера – прекрасна. Но слепая вера… это слабость. А слабостями… - Она сделала паузу, отпила еще. - …пользуются. Как открытой линией на доске.
- Я люблю свою жену, – выдавил Алексей, но фраза повисла в воздухе фальшивой декларацией. Его собственный голос звучал чужим и неубедительным.
Даша тихо фыркнула. Звук был похож на лопнувший пузырь.
- Конечно, любишь. Иначе и быть не может. - Она поставила стаканчик. Ее движение было плавным, кошачьим. Она чуть наклонилась, будто поправляя ремешок туфли, и ее плечо случайно коснулось его руки. Легкое, мимолетное прикосновение шерсти к рукаву его пиджака. Электрический разряд пробежал по его коже. - Знаешь, я сегодня выиграла быстро. У меня весь вечер свободен. Петербург в дождь… навевает мысли о тепле. О настоящем тепле. - Она выпрямилась и посмотрела на него прямо. Без улыбки. Серьезно. Выжидающе. - Твоя пустая квартира согрела бы лучше любого камина.
Соблазн был физическим. Горячая волна прокатилась от места, где коснулось ее плечо, по всему телу. Он представил дверь своей квартиры. Ключ в почтовом ящике. Полумрак. И… ее. Без масок, без слов, только жар и забвение. Искушение было почти невыносимым. «Яна в Москве. Никто не узнает. Всего один вечер. Она права… Яна поверила…»
- Это… самоубийство, – прошептал он, но в его глазах, широко раскрытых, с тенью паники и… желания, Даша уже прочитала ответ. Не «нет». Не «уйди». А «самоубийство». Для игрока, привыкшего к риску, это было зеленым светом.
Она едва заметно кивнула, словно приняв его ход.
- Я не люблю долгих раздумий, Алексей.
Она бросила быстрый, оценивающий взгляд по залу, затем плавно развернулась и пошла прочь, ее каблуки мягко стучали по влажному паркету, унося с собой облако ее духов.
Алексей стоял, сжимая пустой стакан так, что пластик трещал. В голове – каша из стыда, злости на себя, на нее, и навязчивых образов теплой квартиры, дождя за окном и ее. Запах ее духов, смешавшись с запахом кофе и сырости, висел в воздухе, как наркотик.
Он увидел, как Даша подошла к своему столу, оформила бланки, собрала легкую сумку. Она не оглянулась. Просто направилась к выходу, растворяясь в серой толпе у двери.
Алексей закрыл глаза. В ушах гудело. Он судорожно вытащил телефон из кармана. Его пальцы, холодные и дрожащие, нащупали клавиши. Набрал короткое сообщение, не думая, на автомате: «Ключ в почтовом ящике. Через час». Адрес не нужен – она знала. Получатель – Daria. Он не перечитал. Просто ткнул «отправить». Чувство было странным – не облегчение, а падение в бездну. Камень в желудке.
Алексей сел. Внезапная слабость накатила волной. Ход был сделан. Не на доске. Теперь он ждал. Ждал в промозглом зале под стук дождя, пока часы отсчитывали минуты до его личного, запланированного поражения. Квартира в Автово ждала своего часа. И он уже знал – будет не тепло. Будет жарко.
3.
Квартира Алексея в Автово дышала пустотой и тишиной, нарушаемой лишь монотонным стуком дождя в большие, не занавешенные окна. Воздух был прохладным, несмотря на работающее отопление, пахло пылью, старой бумагой и легким ароматом Яниных духов, который еще не выветрился полностью. Центральная лампа не горела, только тусклый свет из кухни и мерцание неоновой вывески напротив, бросавшее на стены призрачные синие блики.
Алексей стоял у окна, спиной к комнате, сжимая в руке стакан с недопитым виски. Лед давно растаял, оставив жидкость мутной и теплой. Он смотрел в черное зеркало окна, где отражалась комната и… она. Даша медленно расхаживала по его гостиной, как пантера, изучающая новую клетку. Она сбросила мокрое пальто на спинку стула, под которым уже образовалась темная лужица. Ее серое шерстяное платье казалось в полумраке серебристым, облегая каждый изгиб. Она трогала вещи: проводила пальцем по корешку книги, подержала в руках статуэтку, поставила ее обратно с едва заметной усмешкой.
- Уютно, – произнесла она наконец, ее голос, обычно звонкий или язвительный, сейчас звучал низко и немного хрипло. – Аскетично. Похоже на тебя после проигранной партии. Задумчиво и… слегка беспомощно.
Она остановилась у дивана, огромного, кожаного. Повернулась к нему. В синем отсвете ее лицо было загадочным, глаза – огромными впадинами, в которых лишь изредка вспыхивал холодный блеск.
- Ждешь, когда я сделаю первый ход, Алексей? Или будешь стоять там, как истукан?
Алексей обернулся. Он чувствовал себя не в своей квартире, а на минном поле. Каждое ее слово, каждый жест были провокацией. Желание боролось с гнетущим чувством вины и предчувствием беды. Виски не помогло – лишь усилило внутреннюю дрожь.
- Даша… ты уверена? – начал он, голос был глухим. – После всего…
Она не дала договорить. В два шага она преодолела расстояние между ними. Ее пальцы, холодные от улицы, легли ему на щеку. Запах ее духов – тот самый, сладковато-пряный, с имбирем – ударил в ноздри, смешиваясь с остатками Яниного аромата и запахом его виски. Противоречивая, дурманящая смесь.
- Ошибка? – она прошептала, ее губы были так близко, что он чувствовал тепло дыхания. – В шахматах ошибка – это зевок, проигрыш партии. А это… - Она провела пальцем по его губам. - Это гамбит, Алексей. Рискованный, дерзкий. И ты уже принял жертву. - Ее голос звучал как искушение и приговор одновременно. - Теперь играй.
Она потянула его к себе. Первый поцелуй был не нежным, а требовательным, властным. Губы Даши были прохладными, но быстро разогрелись, становясь жадными. Алексей ответил с отчаянием, как тонущий хватается за соломинку. Его руки обхватили ее талию под платьем, ощущая тонкую шерсть и жар тела под ней. Вина, страх, Яна – все потонуло в этом внезапном накале. Он прижал ее к себе так сильно, что она вскрикнула – не от боли, а от восторга.
Они перемещались в полумраке, спотыкаясь о журнальный столик, отодвигая стул. Платье Даши оказалось на удивление простым в снятии – одна молния на спине. Оно соскользнуло на пол бесшумно, как змеиная кожа, открыв черное кружевное белье, которое казалось еще более вызывающим в этой строгой обстановке. Алексей срывал с себя рубашку, пуговицы отлетели с тихим щелчком. Его пальцы дрожали, когда он расстегивал ее бюстгальтер. Освобожденная грудь упруго легла в его ладони, кожа была горячей, шелковистой.
Они рухнули на широкий кожаный диван. Пахло кожей, пылью и теперь – ими. Даша была агрессивна, требовательна. Ее ноги обвили его бедра, ногти впились в спину, оставляя царапины. Она кусала его губы, шею, плечи, ее движения были лишены нежности, наполнены только голодом и властью. Алексей пытался отвечать, но его страсть была нервной, хаотичной.
- Ты где? – резко спросила Даша, почувствовав его отстраненность даже в гуще поцелуя. Она оторвалась, приподнявшись на локтях над ним. Ее распустившиеся светлые волосы падали ему на лицо. В глазах горел не жар, а холодный, аналитический огонь. – Опять клятвы ей шепчешь? Или боишься, что она сейчас войдет?
Ее слова, как ледяная вода. Алексей замер под ней.
- Нет… – пробормотал он.
- Врешь, – она села на него верхом, поймав его запястья и прижав их к дивану по бокам от головы. Ее сила была удивительной. – Ты весь – сплошная ложь, Алексей. Лжешь ей. Лжешь себе. И сейчас лжешь мне. - Она наклонилась, ее грудь почти касалась его губ. - Боишься, что она узнает? Что она наконец поставит тебе настоящий мат?
Стыд и злость прорвались сквозь желание. Алексей попытался вырваться, но она держала крепко.
- Отпусти!
- Не-а, – она усмехнулась. Ее бедра сжали его талию. – Ты хотел игры? Игра началась. И я не намерена выпускать инициативу.
Она резко опустилась на него, принимая его в себя глубоко и властно. Алексей застонал – от смеси боли, неожиданности и все еще живого желания. Она начала двигаться, не спеша, контролируя каждый сантиметр, каждый его вздох. Ее движения были не страстными, а… доминирующими. Как будто она не получала удовольствие, а проводила эксперимент или казнь.
- Вот видишь, – она говорила сверху, ее голос был ровным, лишь слегка прерывистым от движения, – тебе нравится. Несмотря на ложь. Несмотря на страх. Ты жалок, Алексей. Ты король, который сам загнал себя в угол. - Она наклонилась, ее губы коснулись его уха. - И знаешь, что самое смешное? Твоя «королева»… она, возможно, уже знает. И летит сюда. Прямо сейчас. -
Она укусила его за мочку уха, резко.
Боль и слова сработали как удар. Алексей выгнулся под ней, не от наслаждения, а нервно. Образ Яны – не в Москве, а здесь, в дверях, с тем же ледяным взглядом, что и в Челябинске, – встал перед ним с пугающей четкостью. Его тело, только что отзывавшееся на движения Даши, вдруг окаменело. Желание испарилось, оставив только страх и отвращение – к себе, к ней, к этой ситуации.
- Нет… – простонал он, пытаясь вытолкнуть ее, но его силы иссякли. Он лежал под ней, как раздавленный, глядя в потолок, где танцевали синие неоновые тени. Движения Даши продолжались, но теперь они казались ему рискованными. Он был просто пешкой. А Даша… Даша ставила мат. Холодный, расчетливый, безжалостный. И единственное, что ему оставалось – ждать финального удара. Дверь. Она должна была открыться. Он почему-то был в этом уверен.
4.
Жара в гостиной была плотной, как парник. Воздух пропитался солоноватым запахом пота, терпкими нотами духов Даши и электричеством страсти. Алексей и Даша были сплетены на широком кожаном диване – острове жара и движения в полумраке. Синие блики неона скользили по влажному мускулистому рельефу его спины, по выгнутой в арку шее Даши, заставляя светиться капельки пота на ее ключицах. Звуки заполняли пространство: их прерывистое дыхание, сливающееся в один ритм, приглушенные стоны, глухой скрип кожи под телом. За окном бил дождь, его монотонный стук сливался с их движением, заглушая все остальное.
Они были слепы и глухи. Алексей, пригвожденный ее ногами, потерял связь с реальностью. Мысли – о Яне, Москве, стриме – сгорели дотла в этом пожаре. Остались только ощущения: жар ее кожи под ладонями, влажный шелк ее спины под губами, упругость груди, прижатой к нему. Даша отвечала с равной жадностью, ее ногти впивались в его плечи, губы искали его рот, бедра двигались властно и требовательно.
Они не услышали.
Не услышали скрипа старого лифта. Не услышали шагов по площадке – легких, осторожных. Не услышали тихого щелчка ключа в замке. Звук был приглушенным, как будто кто-то вставлял его с величайшей осторожностью.
Дверь открылась бесшумно, на узкую щель. В прихожую ворвалась струя холодного, промозглого воздуха с улицы, несущая запах мокрого асфальта и осеннего тлена.
В щели возник силуэт. Яна. Она замерла на пороге квартиры, сливаясь с тенями прихожей. В руке повисла небольшая дорожная сумка. Лицо было неразличимо в темноте. Она стояла неподвижно, слушая. Впитывая знакомые, но чужие здесь звуки страсти – стон Алексея, сдавленный смешок Даши, влажный звук поцелуя, ритмичный скрип дивана.
Она шагнула внутрь. Плавно. Тенью. Дверь закрылась с едва слышным щелчком. Сумка мягко опустилась на пол у вешалки. Движения были экономичными, точными. Пальцы нашли пряжку на плаще. Расстегнули. Тяжелая от дождя ткань мягко шуршала, когда она снимала его. Повесила на крючок. Капли упали на паркет – плюх... плюх. Затем она наклонилась. Сняла туфли – удобные, на невысоком каблуке, тоже влажные. Поставила их на подставку. Босые ноги в тонких черных колготках коснулись прохладного паркета.
Она выпрямилась. Теперь она была в том, что было под плащом: широкий, мешковатый комбинезон из мягкой зеленой ткани. Широкие штаны, широкая кофта без пуговиц спереди, соединенные вместе. Сзади, от поясницы до самой шеи, шла длинная, глухая молния. Практичная одежда в дороге.
Яна не пошла дальше. Стояла в полумраке прихожей, дыша ровно, слишком ровно. Слушая. Анализируя звуки из гостиной, как сложную позицию на доске. Стон, смешок, скрип, шепот – все складывалось в безошибочную картину измены.
Потом она двинулась. Шаг из прихожей в широкий проем гостиной. И остановилась. На пороге.
Она увидела все: Алексея, сжимавшего рукой бедро Даши, запрокинутую голову Холовой, ее раскиданные светлые волосы, обнаженную шею и плечи, ноги, сжимавшие его талию, беспорядок – ее серое платье на полу, его рубашку рядом, ремень на ковре; их полную отрешенность – они были погружены друг в друга, слепы и глухи к миру. К ней.
Яна стояла на пороге. Неподвижно. Беззвучно. Ее тень, длинная и четкая, легла на паркет. В ее глазах не было ярости или крика. Было понимание. Понимание того, что ее мир разбит именно здесь, на этом диване, в этой синей полутьме.
5.
Тишина после появления Яны длилась всего три секунды. Ровно столько, сколько было нужно Алексею, чтобы, оторвав лицо от подушки дивана, увидеть силуэт жены на пороге. Его мозг, только что кипевший страстью, мгновенно превратился в кусок льда. Глаза округлились, челюсть отвисла. Он замер, как кролик перед удавом, одной рукой все еще судорожно сжимая бедро Даши, другой бессмысленно упираясь в кожу дивана.
- Я... Яна? – хрипло выдохнул он, словно скрип несмазанной двери.
Даша, почувствовав его оцепенение, обернулась через плечо. Ее взгляд, еще секунду назад мутный от удовольствия, наткнулся на фигуру в зеленом комбинезоне. Ее голубые глаза расширились.
- Чёрт! – вырвалось у нее, больше похожее на недовольное ворчание, чем на ужас. Она попыталась соскользнуть с Алексея, но ее ноги все еще были запутаны в его спущенных брюках, а его рука, словно в тисках, держала ее бедро.
Яна не издала ни звука. Ее лицо было каменным, но в глазах бушевала ярость. Она сделала один резкий шаг вперед. Руки потянулись к спине.
- Щ-ж-ж-ж-жжж! – звук расстегиваемой на всю длину молнии комбинезона прозвучал в тишине громче выстрела. Яна дернула плечами – и мешок цвета болотной тины сполз с нее, как змеиная шкура, шлепнувшись на паркет в мокрую кучу. Под ним оказалось откровенное черное белье. Она стояла теперь в лифчике и стрингах, ее подтянутое тело в синем неоне выглядело как оружие. Ни капли стыда. Только целеустремленность терминатора, обнаружившего цель.
- Эй! Эй! Погоди! – запищала Даша, наконец вырвав ногу и скатываясь с дивана на четвереньки. Она попыталась схватить свое платье. Но Яна была быстрее. Она присела на корточки у секции в углу гостиной и дернула нижний ящик – он заскрипел, сопротивляясь. Яна вцепилась обеими руками и дернула его с рыком, достойным разъяренной рыси. Ящик вылетел с грохотом, вывалив на паркет груду бумаг, каких-то тряпок и … оно.
Страпон. Уже знакомый Алексею, черный, глянцевый, толщиной с добрую сардельку и длиной чуть ли не по локоть, с дурацкими выпуклыми "венами" и головкой, похожей на гриб-переросток. Он выглядел как дешевый реквизит из плохого порно 90-х. Яна схватила его одной рукой, как дубину. Из ящика она же выдернула полупустой, запылившийся тюбик смазки. Открутила крышку зубами и нанесла на чудовищный наконечник щедрую порцию липкой прозрачной субстанции.
Даша, поднявшаяся на ноги и кое-как прикрывшаяся своим платьем, пятилась к окну, глаза бегали в поисках выхода.
- Яна, послушай, это все не так! Он меня заманил! Я невинна как... ааай!
Яна не слушала. Она накинула ремни страпона с ловкостью ковбоя, затягивающего лассо. Грозный черный отросток торчал у нее между ног, комично нелепый и пугающий одновременно. Она сделала два шага к Даше. Ее движения были стремительными, точными.
- Ты! – голос Горгоновой наконец прорвался, резкий, как удар хлыста. – Любишь чужих мужей? Любишь чужие диваны? Получи!
Она не стала церемониться. Левой рукой она вцепилась в пучок Дашиных волос у затылка идеальным захватом и дернула вниз и вперед. Холова вскрикнула, потеряв равновесие, и согнулась в пояснице, упершись руками в подоконник. Платье упало, обнажив ягодицы.
- Яна! Ты сумасшедшая! Отста... аааах! – ее крик оборвался, когда Яна, без прелюдий, с неженской силой, всадила французскую игрушку куда следует.
Звуки заполнили комнату - глухой «Чмок!» при входе, ритмичное хлюпанье, визги Даши: - А-а-а! Гадюка! Янка! Больно же! Ой-ой-ой-ой!
Ответом было тяжелое дыхание Яны и ее выдохи сквозь зубы: - Сучка! На! Вот тебе! За стрим!
Алексей сидел на диване, поджав ноги, как испуганный ребенок. Его рот был открыт, глаза не мигали. Он наблюдал за сюрреалистичным действом: его жена в белье, с дурацким черным шлангом между ног, методично трахала его любовницу, держа ту за волосы, как щенка за шкирку. Даша стонала и извивалась, Яна пыхтела и насаживала соперницу. Синий неон делал сцену похожей на дешевый инопланетный порнофильм. Комедия абсурда достигла апогея.
И вдруг... Смех. Сначала тихий, прерывистый. Потом громче. Истеричный, сдавленный, сквозь слезы и сопли. Смех Даши.
- А-ха-ха! Ой! Ой, блин! – она всхлипнула, но смех прорвался снова, сильнее. – Яна! Ты... ха-ха!... дура! Ой, больно-то как раз... ха!... не больно!
Яна замерла на полходу. Страпон торчал из Дашиной попки наполовину. Движение прекратилось.
Даша, все еще согнутая, с лицом, мокрым от слез и размазанной туши, повернула голову, насколько позволял захват в волосах. На ее губах дрожала безумная, торжествующая ухмылка.
- Попа-то у меня... ха!... разработана! – выпалила она, задыхаясь от смеха. – Пробку анальную... ахах!... часто ношу! Для тонуса! Для... тренировки! А-ха-ха-ха! Так что твой дурацкий... хобот... ха!... как пальчик в масло! Ой, смешно!
Тишина повисла густая, как кисель. Даша икала от смеха, вися в захвате. Яна стояла, держа ее за волосы, с недоверчиво-идиотским выражением лица. Грозный черный страпон стал выглядеть вдруг жалко и нелепо. Алексей на диване тихонько хмыкнул – невольно, от абсурдности.
Яна резко выдернула страпон. Прозвучал громкий, неаппетитный "Чпокс!". Она отстегнула его и отшвырнула в сторону. Он шлепнулся на паркет, похожий на засохшую колбаску.
- Беги, – прошипела Яна, отпуская Холову. Ее голос был хриплым, лишенным прежней ярости. Только усталость и глубочайшее отвращение.
Даша, все еще хихикая и потирая затылок, кое-как подтянула платье. Она посмотрела на Яну, потом на остолбеневшего Алексея, потом на валяющийся страпон. Еще раз фыркнула.
- Ну, я... пошла. Спасибо за... разминку? – она бросила последний взгляд на Алексея, полный презрительного веселья. - До встречи на турнирах, гроссмейстер. Береги попу.
И, неловко ковыляя, но все еще усмехаясь, она выскользнула в прихожую, схватила свое пальто и сумку и исчезла, хлопнув дверью.
Яна стояла посреди гостиной, в черном белье, среди разбросанных вещей, бумаг из ящика и более ненужного резинового монстра у ног. Она посмотрела на Алексея. Он сидел на диване, прикрываясь подушкой, с лицом человека, только что пережившего налет инопланетян.
- Развод, – сказала Яна просто. Без эмоций. Как констатацию погоды. — В ближайшие дни. Ты подаешь. Или я. А может я еще приложу фото этого... – она пнула ногой страпон, который жалко перекатился, – ...к заявлению. Как вещественное доказательство идиотизма.
Она повернулась, подобрала с пола свой зеленый комбинезон, натянула его поверх белья, не застегивая. Нашла туфли. Надела. Взяла сумку, повесив плащ на руку. И вышла. Без хлопка. Просто закрыла дверь.
Алексей сидел один в синем полумраке. Пахло потом, сексом, дешевой резиной и пылью из ящика. На паркете лежал дурацкий черный страпон, похожий на побежденного космического злодея из плохого фильма. Он тихонько фыркнул. Потом еще раз. А потом просто уронил голову на колени и затрясся от смеха, такого же истеричного и безнадежного, как у Даши. Это был не конец света. Это был финал самого абсурдного, самого пошлого и самого неудачного интимного приключения в его жизни. Одна королева ушла. Другая сбежала. А он, король, остался один посреди поля боя, уставленном не фигурами, а резиновым фаллосом и своим немыслимым позором. Игра была окончена. Мат. По всем статьям. |