Нравоучительные трипы
Чего-то посмотрел я свои последние посты... Пишу оказывается, я все больше про какую-то гнусность. Про крыс, елдаки, говнюков и гнилой картофель. Хорошо ли это? Совершенно нехорошо! Спешу исравиться. Вот вам, дорогие мои

ИСТОРИЯ НЕДЕТСКОЙ КРАСОТЫ И ДУШЕРАЗДИРАЮЩЕЙ ПРЕЛЕСТИ:
Шла по сверкающему, похруствающему, и покрякивающему клестом, прекрасному зимнему лесу, девушка, напоминающая старинную, но очень тщательно реставрированную, икону. Вся в блестках инея, вздымалась под старомодным, будто бы ветхим, (хотя на самом деле не ветхим, а с крокелюрами), в позументах, шушуном ее младая грудь, а волосы яркого апельсинового цвета трепыхал фиолетоввый струистый ветр. И еще девушка совершенно особенным образом переставляла ножки в клетчатых ботфортах с золотыми петухами, вологодской перегородчатой эмали, и в стразах. Так переставляла, словно бы шла, покачивая нижней частью стана, по подиуму, и вместе с тем плясала комаринского (чтобы, не смотря ни на что, подчеркнуть свою приверженность национальной идее). Чтобы девушка не выглядела старомодной, дизайнер укрепил у нее на плечах две лазерные установки, которые непрестанно чертили в небесах узорный, а ля Феберже, герб дома Романовых, а так же портреты вождей Русской Революции и видных обшественно политических патриотов современности. В груди у девушки билось гигантское совершенно небывалой доброты сердце, именно его размеры (шестнадцать кг) и заставляли так высоко взыматься ее грудь. Думала девушка стихами следующую позитивную патриотическую мысль:
Сколько правды и любви,
В юной девственной крови,
Сколько силы и добра,
В теплом шелесте дубрав,
Сколько радости святой,
В каждой церкви, залитой
Ярким светом. Образа
В ясных девичьих глазах
Отражаясь обмирают,
На окладах их играют.
Всяки искорки и блики.
Перехожие калики
Группой к паперти спешат,
Под лохмотьями душа
Бьется вьется и поет
Что-то светлое, свое:
-Только Радость, только чудо,
Только Родина повсюду!

И вдруг от те нате... Остановилась девица, словно врыли ее. Отчего ж такая оказия? А оттого ж! Открылась ей полянка. Одинадцать метров на семь. Вся в солнечных зайцах и подснежниках. Девка думает себе: "Какие к ебеням в эту пору подснежники?" и с ноги на ногу переминается, потому что снег растаял и кругом проталины, журчат ручьи, отчего очень сложно не подмокнуть. Ну она себе и подмокла, однако тут же просохла, потому что пришло лето - самое время для тягучего медленного, томного на пленере минета. Ну девка и достала сигарету. В пальчиках помяла и в карманчик спрятала, потому как на уй все эти злопухоли, типа здоровье у ней хоть и коровье, однако надо дорожить чистою юной кровью. Тут же где был клест стал дрозд, на радость в шушуны одетых пёзд. Сбросила девица шушун и сапожищи, опасаясь обрести потный запах, осталась в миниюбке да в топике. Стоит посреди полянки, ляжками сверкает, сиськи колышатся, тут шишка с елки соскочила, и еблысь ей по сиськам. Девка от этого сразу словно очухалась. Глядит, а кругом оранжевый сладкий сентябрь, и по ветру летят паутинки на радость всякой в эти лесные пенаты забредшей скотинки. А прямо перед ней на корточках сидит бледнючий, удутый наркоман и прячет баян в оттопыренный от изобилья в нем дурных запрещенных веществ карман, гнусного приблатненого пиджачка, и мир отражается в его черных, дабы спрятать змеиный узкий зрак очках. И говорит девице сраный деликвент: " Чего, дура, колбасит тебя? То лето, то зима кругом, непоймешь чего творится вокруг? Не ссы меня я твой друг". Героиня наша окинула взглядом злеца и отвечает:"Посреди подобных красот вдруг вижу я кала кусок. Тебе, морде место в ментуре, а не в подобной природной архитектуре...". А наркоман отвечает:"Приобщись ка лучше к культуре! Хочешь я дам тебе всяких книжек, где написано, как все мы возимся в гнусной жиже. Какой пиздец вокруг творится, и как злоупотребляет властью милиция, и что с тобой случится, если вовремя не опохмелиться?". А она ему:"Меня и без всего твоего барахла тащит, и вообще перестань на мои сиськи глаза таращить". "Дура ты, - говорит наркоман, - Тебя так колбасит, оттого что в прямой кишке сидит у тебя вредоносная космическая улитка, и пускает в кровь твою токсин. А на самом деле под глазами у тебя синяки, на сиськах чиряки, а последний шушун ты третьего дня снесла в торгсин. Вот нюхни лучьше классной мульки, улитка отравы перепугавшись, из чрева твоего выползет, может взглянешь раз в жизни на себя трезвыми глазами". А девка сунула себе в жопу правую руку по самый по локоть, вытащила оттуда слизняка толщиной в баклажан, и молвит:"Эта что ли улитка?". Наркоман обмочился, и отвечает:"Угу!". А как достала девка улитку, так кругом все перекосоебилось, и такое говно повсюду проступило, что затмила вонь дневное светило, такая рвань и несправедливость повсюду видна стала... впрочем я обещал что не слова про собачие кала... и говорит девка:"Так значит УГУ!?". Наркоман сжался в комок от неприятного самоощущения и агрессивности среды обитания: "Засунь - говорит - обратно, а то не могу! Лучьше уж я введу себе семь доз хуевого героина да помру в том прекрасном осеннем лесу с передоза, как замученная жизнью скотина". "То то же!" - сказала девушка, и спрятала слизняка в зад. Тут же все вокруг снова захорошело в сусальном эрзацславянском ключе. И даже вырос на березе скворешник с резным наличником, и разлился из него , как из динамика, повсюду энергично ритмованый Вивальди. У девушки же потекли из глаз жемчужные слезы, отрасли удивительные ангельские крылья в золотых медальонах с портретами русских царей, взмыла она к облакам, в голубую высь, и закричала по журавлиному:"Миру мир! Говну сортир! Нам же, ангелам эфир!". А наркоман, как и обещал сдох с передоза, посреди восхитительного оранжево-пурпурного пейзажа, омываемый теплым, вкрадчивым ветром, размышляя о злоупотреблениях властью и терроризме.