Теплый сельдереевый отсвет
Вернулся из Билингвы, с годовщины. Было хорошо. Очень мучился, от самоизбранной тверезости. А пить было надо, так как на столе с бесплатным бухлом, кстати изобильным и яростным, сияли мутным салатовым светом графины с патентованной сельдереевой настойкой. Ее пили мало. Предпочитали водку из большого зеленого чайника. Господа литераторы! Вы сделались слабы духом и чреслами. Вы предпочитаете прозрачное зеленому, пресное острому, хлорированное жареному, как бы не пришлось вам вкусить от елдищь теней далеких, предпочитавших зеленое крепкое и забористое, предков. Сельдереевка божественна. Если бы я! Однако я не пил. Потому как сердце, через которое я непременно подохну ежели продолжу уячить абсент литрами. Я тихо дрочил на питейный процесс и беседовал с отличным поэтом Нугатовым о том куда же подевался нежнейший и достойнейший литератор Сеньков. Вообще на дне рождение нашего искренне любимого заведения было наредкость мало подлинных его любителей и завсегдатаев, и напротив оказалось много не скажу кого в скверных одеждах и со странными распухшими от халявной, адресованной другим и светлым людям водки еблами. Ну да ладно. Пролетел кусок мимо хлеборезки, не считай за ближним крошки да обрезки. Не было Давыдова. Говорят ему просто не хватило сил и энергий дабы встать. Не было Соколовского. О нем не говорят. Не было Дины Гатиной, Шостоковской тоже не было, не было Родионова. Хочется спросить. Люди, вы чё? Почему вечно, кого не возьмешься никого нет? Где вы вообще есть? И если вы там, где вы есть, то хуй ли вы там делаете, когда мы все здесь?
За то был Нугатов, клевый, как всегда в последнее время. Он читал пездые стихи, про то, как летом внятно и сильно ебся на пляже под водку, пиво и воблу, и как обспускал бабу свою, всю воблу, и прочий хавач, весь, к ебеням, пляж, и всех в сраку рыб и моллюсков, и еще мимо проходила мать с грудным младенцем на руках, так он ей тоже на ряшку кончил, а про младенца не уточнил, оно и правильно, детское пороно – дело подсудное. В общем серьезный, глубокий и красивый текст. И был Емелин, как всегда кондовый корявый но тем не менее буйный и развеселый. Он прочел длинную сагу о пореве скинхеда с семитской интеллигентной барышней, трагичную, но предсказуемую и монотонную. При этом забывал слава, и местами бывал не внятен. Все ржали. Еще была милая Юля Идлис. В Финале Даня Файзов выдал приятнейший текст. Дима Кузьмин прочел вещь, которую я не люблю, возможно по причине отвращения к фильму «Мечтатели». Я тоже читал. Когда я прочитал, ко мне подошел дедушка какой-то и спросил: «Слыш, пацанчик, а ты не боишься, что тебя в ГБ посадят?». «За что это?» - поинтересовался я. «А за то, что ты Путина ругал» - сказал дедушка, нервно сопя. «Я Путина не ругал, - ответил я! – Была б охота, отругал бы, потому что я пиздец какой смелый и настоящий поэт, но сейчас охоты не было…». «А, - сказал дедушка – А мне показалось, что ты написал, что все кругом говно, а ведь все это Путин сделал». «Я человек православный, - ответил я, - и мне батюшка во храме сказал, что все что вокруг сделал Бог. Думаете спизднул батюшка?». «Ты смотри, - ответил дедушка – В такую канитель не суйся, а то придут ЭТИ и башку тебе оторвут!» «А Осмоловский придет башку рвать?» - спросил я. Дедушка не знал кто такой Осмоловский. «А вдруг я сам ГБшник и вас спровоцировал писаниной своей? – подкинул я дедушке идею – дабы вы, ренегаты, из щелей бы повылазили, тут вас за жопу и цап…». «Все может быть… - задумался дедушка – Да… Ты очень умный человек…» Мне это дело польстило, так как сам я себя считаю наивным увальнем и молочным поросенком в пронизанных пороком городах. Еще некто Вова высказал мнение, что я конечно росту раз от разу, вместе с Нугатовым и Родионовым, однако Нугатов и Родионов «ведут ровную линию», а я все туда сюда репой верчу и хаотично мотыляюсь, как мешок со слоновьим говном в стратосфере. «Вова – возразил я- Ты анашу куришь?». «Курю!» - ответил Вова. «А гаш?» - продолжил я вести его примяком к разгадке причины всех бед в его жалкой жизни. «Угу!» - ответил Вова и набряк. «А чем гашишь от анаши отличается?» - так я спросил (нехуева, а? пра ведь заипца?). Вова задумался навсегда. «Так то, Вова, - подъитожил я – Учи своих котов в ботинки ссать!».
А потом я ушел… Не мог больше… Очень уж сельдереевки хотелось.