Исподнее слово...
ФОЛЬКЛЁРНЫЕ НЫЧКИ НАРОДОВ ОТЕЧЕСТВА

ЗАЧЕМ

(Героическая сага. Записано в Брянской области)

Посвящается ignis_b@lj

Предыдущая нычка

Пролог
Зачем ты бухаешь пиву?
Не надо её бухат!
Надень китайский, красивый
Шелковый чёрный халат.
Надень серебристые краги
И кожаный лётный шлем,
И спрячься в пустом овраге
На страх и на радость всем.
Когда ж деревенская баба
Оврагом пойдёт к гумну.
Выпрыгивай, и как жаба
Скачи, хохоча на луну.
Пусть баба визжит, причитая:
«Кошмарны ваще дела,
Родная земля святая
Чудовище родила!»
Пускай от таких известий,
Присевши на сундуки
Копаясь в наличной шерсти,
Нахмурятся мужики.
Пусть девки, прервут вязанья,
Рассядутся близ икон.
И вспомнят одно сказанье
Срывающимся шепотком.



1.
В те годы, когда маршруток
Не видели тут ваще,
И дядьки стреляли уток
Из луков да паращей.
Под гомон девичьей спевки,
Средь звёзд и степной росы
Притиснул дворовую девку,
До столбика барский сын.
Шептал ей в ушкО подлюка:
«Мол смилуйся, ё-моё»,
Брехал, что желает внуков
Иметь от детей её.
Брехал что возьмёт в хоромы,
Положит спать на шелка,
Покуда в титькАх огромных
Блуждала его рука.
Девица вздыхала сдобно,
Уже собиралась дать…
За ними следила злобно
Её престарелая, мать.
Не знала бедняжка Дуня,
Под барской сочась рукой,
Что мамка её колдунья,
Злобливая мразь с клюкой.
В вагине длань потонула,
Лишь всхлип издала пизда,
И молния пизданула,
В конёк родового гнезда.
От воя окрестных псарен
Проснулся в болотах чёрт.
И стал похотливый барин
Огромным ночным сычом.
От молнии той не слабой,
До погреба лопла стена.
И сделалась Дунька жабой
Размерами с кабана.
С тех пор уж нет плодородья
По нашей лесной стороне,
Бухают их благородья,
Минувшее топят в вине,
Уродов рожают бабы,
В оврагах и пнях земля,
И чёрная бродит жаба
По нашим сырым полям.

2.
Премногое изменилось,
Прошли к ебеням века,
Но тот же навоз и силос,
И стоны на ебуках.
Заделали щель в строенье,
Татаров прогнали вон,
Издох на Святой Елене
Пингвинчик Наполеон.
Не дарят жабам наряды,
Не ловят мышей сычу…
Вернулся из Петрограда,
Любимый сынок, барчук.
Высокий и бледнолицый,
Бродил он в полях пешком,
Леча тоску по столице
Сияющим порошком.
Однажды, листая Канта,
В вишнёвых сырых садах,
Услышал он крик дискантом:
«Родимый беги сюда».
И был этот зов покрепче
Блуждающих искр в крови,
И бросился он навстречу
Далёкой другой любви.
Три дня о нём не было слуху,
Уж думали всё, пиздец,
Псарей-егерей на ухи
Поставил старик-отец.
Растерзанного в гыдоту,
Средь нежити и коряг
Беднягу нашли в болотах
Отцовские егеря.
Проспавшегося парнишку,
Отец отходил ремешком,
Забрал немецкую книжку
И мыльницу с порошком.
А после в дубовой бане,
Над четвертью первача
Поведал ему преданье
Про жабу и про сыча.
«Сынок, чтобы снять проклятье,
Висящее на семьёй,
Потратил всю жизнь твой батя,
И всё состоянье своё.
Чтоб краю вернуть изобилье,
Из краха поместье поднять,
Ты должен поймать рептилью
И в губы поцеловать!».
Средь крепкого банного пара
Старик хватанул стакан,
И навзничь упал от удара,
Скорей уже мёртв, чем пьян.

3.
Пиздец. Схоронив папаню,
Метнулся сын в Петроград,
Где продал собак, и баню,
И даже вишнёвый сад.
Имея в руках бабули,
Барчук разработал план,
Купил он небесную люлю -
Немецкий аэроплан.
Паря не сычом, но стерхом,
Высокой идеи раб,
Он стал отслеживать сверху
Пути миграции жаб.
По землям давно бесплодным,
Скрипучие корабли,
Гружённые земноводными,
Подводы к именью пошли,
Где опизденившей горлицей
Спаситель безумный наш
Метался по древней горнице,
Средь тысяч орущих квакш.
В мозгу его выли трубы,
Космического суда,
Он чмокал лягуху в губы
И за окно кидал.
А там, под окном, в угаре,
С корявым еблом бухим
Топтал сапогами тварей
Вернейший слуга Ефим.
Пошла пузырями речка,
Заплакал иконостас:
«Наш барин сгорит, как свечка,
И точно погубит нас!».

4.
Такие вот знаки вещие,
Однажды, средь прочих бед,
Повыпал цемент из трещины,
И в горницу хлынул свет.
Среди фамильного хлама,
В тугом световом луче,
Возникла мосластая дама
В пупырчатом чёрном плаще,
Зелёная, бритая на лысо
С широким безгубым ртом,
Она поднимала маузер
Над выпуклым животом.
Служила она не при штабе,
Известная в брянских лесах
Надежда Абрамовна Жабердт
Народный лихой комиссар,
Честнее её и яростней
Не знали в наших местах,
Она не ведала жалости,
Светла, бескорыстна, проста.
Герой партизанских песен,
На крыльях молвы летя,
Она уж девятый месяц
Под сердцем несла дитя.
Зачатое в здешних чащобах…
Тогда среди пыльных гардин,
Для выплеска праведной злобы
Она приняла кокаин.
Кропоткин и мокрый вечер,
И вишни, и мятный чай
И вдруг неземной зловещий
Тоскующий крик сыча.
И что-то случилось с Надей,
С цепи сорвалась земля,
И бросилась Надя, не глядя,
В туманы, в росу, в поля…
Ну, впрочем, забыто… Забыто…
Не смей трепетать коммунист!
Вот сотни зверушек убитых,
А вот он, урод и садист!
Прицелившись в бедного барина,
Окинула взглядом покой,
Утёрла со лба испарину,
И тихо спросила: «На кой?».
Не видя в упор пистолета,
Он выдохнул: «Вот дела…
На кой? Что накой? Всё это?
Затем, чтобы ты пришла!»
Она курок нажимала
Шепча: «Я пришла, я здесь!»
И странная обнимала
Её водяная взвесь.
Обойма уж опустела,
И клацал впустую затвор,
И мёртвое тело пело,
«Я здесь! Я сейчас! Я твой!»

Эпилог
Зачем ты бухаешь вотку?
Немедленно спрячь в сервант!
Ведь я тебе дал наводку
И плюс применил талант!
Растёр, так что прям размазал.
С немыслимой простотой
Иль может мои рассказы
Вообще к ебеням отстой?
Быть может ты всё не в теме,
Не знаешь зачем впотьмах
В халате и в лётном шлеме
Скакал, как придурок нах?