Маленькие вестерны
ВЕСЕННИЙ СТОН ДВЕРИ

Надышавшись прохладной, сухой, ветряной, чуть дымной весной, тринадцатилетний школьник Женечка Бежин полез в карманы заношенного пиджака, принадлежавшего, меньше недели назад, ушедшему в армию, старшему брату, надеясь обнаружить там сигареты, мелочь или же ещё какую поживу. Однако нашёл лишь крошечный бумажный свёрток и шприц. Развернув бумажку, Женечка тут же сел на героин.

Его девчонка, Ирочка Рощина, откинула со лба липучую мокрую чёлку и протянула Женечке бледную худую ручонку, предвкушая новый неведомый торч. В тот же вечер Ирочка села на героин.

Престарелый сторож - мингрел Орас Растадзе, проходя через парк, приметил в траве парня и девушку лет тринадцати. Они расхристанные и полуголые спали поперёк тропы, проблевавшись, опроставши под себя, и провалившись в сон посреди так и незавершённого траха. Сторож расстроился, пришёл в свою каморку и к вечеру сел на героин.

Ала Маслова, тёплая и ласковая женщина–билетёр вышла на неметеную пепельную улицу, поскользнулась на липком разлитом по плитам тосоле сломала левую ногу. В больнице белая от боли, послушавшись соседку по палате, она села на героин.

Фима Маслова дочь Алы Масловой, томилась дома одна. Мамы не было. Немытая посуда. Тёмный немой нелюдимый дом. Фима впервые так надолго осталась без мамы. Мучимая немым жгучим неуютом , вечером, она обнималась со своим мальчиком и ныла: «Мишаня, уныло мне, муторно!». «Ммммм…- задумался Миша, внутренне холодея, - Может попробуем…». Тем же вечером они оба сели на героин.

.....................................................

Торговец героином и торчок, немец, Саша Вердт, прозванный наркоманами Дверью за высокий рост и сутулую слепошарую немецкую квадратность, сделав себе укол, пересчитывал дневной барыш. Приход был втрое больше вчерашнего. Вокруг шептала лилась пылью и тихонько звенела весна. «Если бы я только мог, - поперёк волн эйфории стонал Саша, - Если б я только мог, вот так, как они все, как в первый раз, в горьком холоде обречённых глаз, впервые взглянув в будущее как в черно-синие, в последних бегущих оранжевых огоньках, складки сгоревшей бумажки, замерев сердцем от страшного раздирающего опустевшую вдруг грудь свирепого предвкушения, разом, пепельно-серым прохладным весеннем днём, снова сесть на героин!»