Так себе материальчик...
(Каждый вечер, придя домой я смотрю по REN ТВ секретные материалы)

Все вянет, ветшает, скукоживается на глазах. Вчера еще полнокровный, упругий, как наводненный презерватив, голубой шарик, сегодня скорее напоминает сморчек в оранжевой мгле, в тусклых больших тревожащих сумерках.
Малдер лежит в каком-то неконкретном, но крайне неприятного вида месте. Его взяли за щеку непонятной железной гнусностью, и то обступают по масонски, то для чего - то собираются пилить. В глазах его застарелый страх. Он больше не хочет загадок. Иногда вдруг лицо его на долю секунды сводит судорога напряженья, и вот уж опять попустило. Я полагаю, что в эти моменты постигает незадачливого следопыта непроизвольная дефикация.
Скали сломалась. Мужественная женщина сменила удивленно-девчачье выражение горбоносой мордашки на разочерованую менторскую мину. Такое лицо было у слоноподобной офицерши, которая заставила меня раздеться до гола в военкомате, а потом долго и пристально смотрела мне в задницу. Завершив осмотр, она встала и буркнула себе под нос "нда". До сих пор меня мучает вопрос, что же она там видела? Очевидно за кадром агентесса плотно прибивается какой-то седативной пакостью. Жесты ее сделались расхлябаны, а ведет она себя, как выросшая в Псковской области большеглазая ногастая идиотка, мгновенно и волей случая перемещенная на самый оживленный перекресток Токио. Монстры и прикормыши зла дергают ее за нос, дают пинка, щекочат копчик кисточкой хвоста, иногда просто плюют в лицо... Она утирается, всхлипывает, поджимает губы.
Деваться некуда, нужен мужик. Нужен? Вот он пожалуйста! Лицом лежалый западенец, с бедной мимикой всю жизнь простоявшего регулировщиком на перекрестке человека, он прибил к ее шкафу оторванную дверцу, завернул кран на кухне, вытащил из спины, поддев половником фалообразного червяка в руку толщиной... Он гладит ее по голове, говорит, что пора ей уже взяться за ум, что хватит бегать уже... не девочка, нужно думать о жизни.
Ночами она запирается в ванне, достает приклееный на скотч под раковину, джойнт, осторожно отделяет клейкую ленту... Конопля под запретом теперь в ее квартире, потому-что в кухне на топчане спит, насыщая спертый воздух запахом полупереваренного лука, Доггит. Скали курит. Когда она курит, она все время смеятся, но очень тихо, или плачет, но очень не долго. В пустеющем, ослабшем ее мозгу выпуклые, упакованные в радужный круг картинки былово. Ток маторного масла в глазах Крайчека, грибные каникулы в пещере, мгновенная старость, и сотни малдеровских сестер на гречишном поле. И Малдер, он, милый длинноносый, спотыкающийся, так смешно выдергивающей пистолет слабой интелегентской лапкой, брезгливо отряхающий ладонь после удара в челюсть, рефлексирующий по поводу любого выстрела, смелый, как, лезущий на откос ловить ласточек, мальчишка. Тогда Скали тихо смеется, а плачет она, когда вспоминает, как подошел вчера Доггит, взял у нее с коленей пульт, и переключил "Гробокопателей Из Дальнего Космоса" Эда Вуда на Евроспорт, при этом заметив: "Как же ты эту муть смотришь, вроде образованая баба..".
А Малдер лежит себе раскоряченый в каком-то очень неприятном геникологическом кресле, и думает, что с ним будут делать сегодня. Распилят, обступят? Нет, было уже, сегодня наверное утопят или покрасят нитроэмалью.