Если не мы, то кто?

Империя? Много умностей

Умности от Павловского и Святенкова об империи, о России, о Китае, etc.

...

Глеб Павловский: Да, оно уродливо. Оно в принципе не русское слово, звучит даже не по-русски. Ну, вот существовала Россия допустим до 17 года, Вы там не найдете слово «Россиянин». «Россия» существовала, но они не называли себя «Россиянами». Люди называли себя «Русскими», если же они, допустим, считают себя верующими евреями, они называли себя «Евреями», но если уж об этом заходил разговор, но они не говорили, что мы «Россияне». А, я думаю, что в качестве гражданина России простое, простая метафора – это русский. В тех случаях, когда он чувствует себя по религиозным или каким-то другим родовым причинам, может быть очень много разных причин, и он принадлежит какому-нибудь малому казахскому джусу, вот он чувствует себя строго не русским, и он может так и сказать. Но во всех остальных случаях для простоты «гражданин России» - это русский.

...

Филипп Леонтьев: Понял. Значит, вопрос к вам обоим. Вы в своих статьях указывали, что империя, слово «имперец» и «сверхдержава» вас всех немножко, скажем грубо, задолбало, то есть я могу просто процитировать вас. Глеб Олегович пишет: «Всех достали «империями» и «сверхдержавами», Здесь отчасти присоединюсь: и меня достали. Империя по-русски — какой-то пароль стадной безмозглости. Сперва затопили газеты добровольно на себя принятым словцом «империя», приравняв его к похабели (1988–91), затем без передыху — подцепив хульное словцо, не добавляя ничего к его скудости, но взалкав запоздало, зажав в кулачок, терзают долгой суходрочкой (с 1992-го, газета «День», далее везде...). И всякий раз «ура-ура», ни разу себя ни о чем не спрашивая — что за империя, откуда взялась, кто потерял и почему нашлась?! То есть Паша, на сколько я понимаю, тоже говорит, что имперцы его немножко уже замучили.

Глеб Павловский: Вот эту Пашу злобность я полностью принимаю, просто я ее пережил лет десять назад, еще в предыдущую эпоху национал-патриотического лагеря, и еще тогда спорил, не помню, кажется с Ксенией Мяло по поводу того, ну сколько можно приговаривать «империя». Ну, если «империя», давайте разрабатывать проект «Империя», давайте разрабатывать, и раз-два-три действия по восстановлению ее. А то чего мы бесконечно обсуждаем «империю», которую мы потеряли. Поэтому, как это не странно, это продолжается действительно до сих пор.

Филипп Леонтьев: То есть никаких пособий, методик не было разработано?

Глеб Павловский: Методик? Хотя бы просто справочная работа, что является сегодня «империей». А если что-то и называется сегодня «империей», то, наверное, те же самые Соединенные Штаты, которые формально себя так не называют.

Павел Святенков: Я бы сказал, что империя, она возникает от избытка, когда уже государство состоялось, уже придумана формула, привлекательная для других народов. Ну, например, американец. Америка экспортирует в другие страны демократию, свою специфическую рыночную систему и говорит о том, что примите наши взгляды, наши убеждения, нашу систему ценностей, и вы станете богаты, счастливы, свободны и так далее. То есть империя» экспортирует целый пакет позитивных ценностей, проблема в том, что Россия сейчас, после 90-х годов все-таки слишком слаба для того, чтобы что-то нести пока что на экспорт. И это главная проблема, то есть когда мы говорим об имперской идеи сейчас, то получается, что мы не имеем этого позитивного потенциала, и мы можем просто надорваться. Мы идем к грузинам, говорим: «Примите нас. Примите наши имперские взгляды». А грузины в ужасе бегут в НАТО.

...

Глеб Павловский: Ну, знаете, я вырос, у вас, кажется, это все называется «имперский дискурс». Я вырос в советском дискурсе, где мы испытывали неподдельное чувство превосходства, в силу того, что мы советские заломили две империи. И нафиг они вообще нужны? Мы круче империи. То есть Советский союз круче любой империи, а империя – это отстой, это вчерашний день.

...