Пять тем. Тема вторая. РУССКОЕ ПОРНО. Часть 1.
Продолжаем отстрел по пяти темам.

Первая женская грудь, которую я видел на фотографии, была чешской грудью. Она занимала целую страницу чехословацкого журнала «Фотография». Журнал выписывала моя мама в период увлечения этим хлопотным советским хобби. Я, к счастью, уже не застал времена красной лампочки в ванной комнате, но штативы, кюветы и коробочки со слежавшимся фиксажем дожили до моей ранней юности. Фиксаж, кстати, я потом оценил – в сочетании с таблетками гидропирита (то бишь перекиси) при добавлении воды фиксаж давал шипящий вонючий дым. Однажды мы выкурили этим дымом из своего класса учительницу черчения – несчастную старую чучундру с вечногайморитным ухом, смертельно боящуюся детей. Наверное, у неё тоже были когда-то груди, но все, кто это помнил, к тому времени уже умерли.

Первая грудь отечественного производства, которую я видел на фото, была рентгеновским снимком грудной клетки неизвестной женщины в редком боковом ракурсе. Грудь выступала над чёткими рёбрами в виде этакого сероватого облака с не вполне ясными очертаниями. По сравнению с чешской грудью, где можно было разглядеть каждую морщинку на соске, эта грудь была как бы умопостигаемой – её приходилось домысливать. Рентгеновскую фотку я видел в первом классе средней школы: её принёс мой школьный дружбан по фамилии Индюшкин. Показывая мне фотку (под партой, тайком) он шептал мне в ухо: «смотри, Голая Баба». Эти слова он произносил с придыханием, которое на письме может быть отображено только Большими Буквами.

Первым эротическим изображением художественного свойства, которое попало мне в руки, была, кажется, репродукция картины Гойя «Маха обнажённая». Там была Голая Баба, точнее – тётка. Тётка мне не понравилась. Из отечественного не могу припомнить ничего – разве что какие-то мутные воспоминания о случайно виденном в гостях Сомове, и то я не уверен, что это был именно Сомов.

Некоторые мои школьные приятели обладали коллекциями картинок с Голыми Бабами. Как правило, они ограничивались невнятными размытыми изображениями молочных желез, обнажённых или полуприкрытых. Кое-что было вырезано из модных журналов и подавалось под рубрикой «ну смотри, тут сосок видно». Отдельные счастливцы обладали наборами игральных карт «с голышками». Эти карты делали фотографическим способом и продавали на вокзалах тёмные люди – цыгане и инвалиды. Ребятятам подходить к ним было опасно, а спрашивать такой товар – стыдобесно. Обычно карты доставались младшим братьям от старших. На этих картах можно было разглядеть «бабские сиськи», а на некоторых и обнажённые бёдра. Такие карты особенно ценились и назывались «с волосами» или даже «с пиздой». Последнюю, впрочем, можно было лишь домысливать, поскольку реально было видно лишь тёмное пятно в области лона. Всё это заставляло нас, детей, относиться к женскому половому органу как к чему-то транцедентному, «симболическому». Несформировавшиеся же письки, пиздёнки и пиздушки школьных подружек – показанные ими после долгих уговоров где-нибудь в тёмном уголке – хотя и вызывали интерес, но браковались заранее: ведь это были не настоященские тётские пёзды, а так, фигня какая-то несерьёзная. К тому же в этих детских cunny было вообще ничего не разобрать – даже откуда писают. Да девчонки этого и сами, кажется, не знали - «дуры потому что».

Ещё были гонконгские шариковые ручки с глазком, в которых была картинка. В некоторых ручках можно было увидеть южный пейзаж, а в некоторых – саму Голую Бабу. Такие ручки очень ценились.

Процветал также жанр устных эротических рассказов. Существовало несколько традиционных тем, из которых основными были две: устройство западных публичных домов и пытки женщин-партизанок в немецких застенках. И то и другое было порождением буйной детской фантазии. Имела место и некая специализация. Например, один мой школьный знакомый торчал в полный рост от образа замученной Зои Космодемьянской и изобретал такие описания истязаний и мучений, от которых небезызвестный маркиз должен был бы вертеться в гробу подобно пропеллеру.

Но это был скорее отрицательный, чёрный полюс эротического театра, связанный, что характерно, с СССР. Положительный же полюс маркировался Западом, точнее - образом западного (чаще всего американского) Публичного Дома. Опять же, измышлялись такие утонченности и подробности, что убогая действительность перед ними просто меркла. Рассказывали о небоскрёбах, битком набитых разнообразными Голыми Бабами всех времён и народов размеров и расцветок, об огромных бассейнах, в которых плавали они же и куда клиенты прыгали с вышки, «а потом в воде какую поймает, такую и ебёт». Один пацан клялся и божился, что на «ихнем главном олимпийском стадионе» проходит всемирная олимпиада по ебле, которую Брежнев и Громыко специально прячут от советского народа и по телевизору не показывает, а сами смотрят аж уссывается, потому что суки и начальники… Рассказывали также о громадных магазинах с резиновыми хуями и пёздами, о специальных машинах для ебли Голых Баб, о том, что в американских школах для богатых есть уроки секса «с третьего класса» и специальные учительницы учат мальчиков «ебстись», а также о кукле, изображающих жену Президента США, совершенно неотличимую от настоящей жены и стоящей «мильон долларов»^[1], о жарких совокуплениях Голых Баб с неграми, лошадьми и ручными львами, о безудержном сексе на концертах какиз-то «оззи» и «аки-даки» (они же «эси-диси»), и о том, что Там Всем Можно Вааще Ебацца Шо Пиздец. Про Голландию тогда не слыхали, зато ходили разговоры о Швеции, где царила шведская семья… Запад же в целом представлялся какой-то горой сладкой плоти, растленно шевелящейся в ритме жевания жёвы под сладкий грохот рок-н-ролла^[2]. По сути, озабоченный советский подросток представлял себе Запад как Публичный Дом, населённый Голыми Бабами – этакий эротический парадиз. Статуя Свободы должна была бы держать в руке красный фонарь.

Став постарше, мы познакомились с эротическими текстами, написанными профессионально. Помню тоненькую тетрадочку, где аккуратнейшим почерком были переписаны «рассказы А. Толстого» (так значилось на обложке) – «Баня» и «Маркиза». В ту же тетрадочку было аккуратно переписано похабное переложение «Евгения Онегина». Не буду пересказывать содержание сих творений бойкого пера - у меня есть подозрение, что многие мои читатели знакомы с этими произведениями, а если нет, их всегда можно найти на каком-нибудь российском сервере. Скажу только, что контраст между "Маркизой" и "Онегиным" был разительным: собственно, с тех самых пор я и усвоил различие между текстом эротическим и похабным.

Впоследствии я убедился, что это жалкое «порно руссико» таки заложила некие парадигмальные основания для позднейших производителей товара - но об этом позже.

Вернёмся во времена, когда вся сиська-писька была заграничной. Появление видеомагнитофона сделало западный Бордель несколько более доступным – если не очезрением (видаки по первости были редкостью), то хотя бы в пересказе. Ходили легенды о фильме «Греческая Смоковница», где показывали Голую Бабу. Советская власть преследовала это кино даже больше, чем Рэмбо и Красную Жару – дико запрещённые фильмы. Говорили, что за «Смоковницу» реально давали срок.

Я посмотрел «Смоковницу» на видаке неизвестной системы, находившемся в личном распоряжении моей тогдашней тёщи. Видак приехал из Америки: родственники не поскупились. Они же, кажется, привезли первичный набор кассет – с Бондом и Звёздными Войнами. Порнухи или даже «эротики» там не было. «Смоковницу» тёща достала через каких-то знакомых. Они же обещали ей «Эммануэль» (тогда уже стало известно, что «Смоковница» против «Эммануэли» - так, пшонка). Однако, «надо быть радым тому, что есть». «Смоковницу» я посмотрел и в очередной раз поразился злокозненности советской власти: киношка была ну совсем невинной, с розовой пеночкой и рюшечками в виде пейзажей.

Потом таки была доставлена и сама Эммануэль, которая была куда круче. Более того, именно после этой фильмы я стал кое-что понимать. А именно – в обоих этих высокохудожественных лентах буквально вот так прямо и утверждалось, что сексуальный супермаркет и эротический пардиз находится вовсе не в Америке и вообще не на Западе, а в странах типа Греции или Тайланда – то есть в отсталой части Европы или продвинутой части Третьего мира, в туристском раю, где девушки уже эмансипированы, но ещё не заражены феминизмом, а мужчины ещё брутальны, но уже безопасны. Там-то, в этом особом простанстве, и происходит вечный праздник хуёв и пёзд....

[1] Здесь чувствовалось влияние сказки «Три Толстяка» и эротического фетиша наследника Тутти. Живая кукла Суок часто входила в эротический пантеон средненачинанного советского школьника.

[2] Позднее, прочитав данииландреевскую «Розу Мира», я поразился сходству этоих детских образов с инфернальными описаниями совокупления иггв с трансфизическим телом Фокермы, Великой Блудницы.

) окончание со временем воспоследует (