Пять тем. Тема вторая. РУССКОЕ ПОРНО. Часть 2.
Я совсем забыл про "пять тем", а отстреляться, меж проч, надо.

Ну вот окончание темы "русское порно". Начало здесь.

...Ранние "русские" порнофильмы были, не побоюсь этого слова, пронзительны.

Чтобы оценить эти произведения (позвольте мне обойтись без уточнений, произведениями чего они были), напомню кое-что о технике подобных съёмок. На Западе, где движущиеся изображения совокупительных движений появились ещё до появления кино как такового, был выработан жёсткий порноканон, включающий множество мелочей, знакомых сейчас любому пот(е)ребителю. Так, нежащиеся в объятиях голышечки должны быть обязательно в туфельках: голые ступни выглядят неэротично. Тела должны быть гладкими, без волосков и прыщиков – любая такая деталь снижает эротическое впечатление на сколько-то там процентов. Поэтому используется грим и «всякие средства». Очень часто бабские прелести мажут маслом – чтоб блестели. Пейзаж вокруг совокупляющихся тел должен быть условно-абстрактным и достаточно роскошным, если только это не какие-нибудь специальные съёмки в мрачном подвале. Ну и так далее.

Наивные производители российского хардкора ничего этого не знали. То есть, понятное дело, сколько-то немецкой порнухи они насмотрели, но, похоже, скорее потребляли её бездумно, нежели анализировали, «как это сделано». А потому творили свои шедевры методом наивного реализма. То есть брали дешёвую видеокамеру, приглашали двух мужиков и трёх баб, предлагали им поебстись, и всё это снимали. Результаты, как правило, были настолько - - -, что уже и - - -.

Первую ленту такого свойства дали мне на погляденье именно из таких соображений – заботливо предупредив, чтобы я даже и не пытался использовать её по прямому назначению. Я иронически хмыкнул: в ту пору прекрасную я как раз пребывал в том радужном состоянии духа, когда не то что какая-то порнуха, но и «все остальные женщины» не идут на ум (кроме, конечно, «любимейшей и прекраснейшей»). А потому кассетку-то взял (не обижать же), но посмотреть забыл. И только когда давший мне её товарищ специально позвонил мне и попросил оный шедевр назад, мотивируя это тем, что он хочет дать её ещё кому-то, я всё-таки собрался, отыскал её и решил перед отдачей прокрутить – «всё-таки любопытно».

Зрелище было и впрямь сильнодействующее.

Съёмка происходила на каком-то флэту – видимо, где-то на окраине, судя по заоконным пейзажам. Квартирой это назвать было нельзя – нет, именно что «флэт», отчаянно засраный, но с намёком на «бабы чуток прибрались». Это последнее обстоятельство придавало разворачивающемуся позорищу какой-то особо инфернальный оттенок.

Первая сцена была такова. Сначала экспонировалась комната – чуть ли не с ооленённым ковром (во всяком случае, на стене висело что-то в этом сти). Имелся также диванчик, на котором, судя по его виду, много и вкусно кушали что-то жирное и соуснОе. Ещё стоял торшер на круглой подставке и виднелись какие-то полки. Потом дверь открылась, и в комнату вошла девка блядского вида.

То есть нет, не так. Это слово не выражает. Надо было видеть её сальные волосы серого цвета, её боевой макияж, её псиные зенки с течкой, её рабочий рот, всю её РОЖУ, её ЛУПЕТКУ, въебень проблямудевшую ещё в нежнорозовом младенчестве! Это было полное, абсолютное, совершенное в своём роде воплощение самой идеи дешёвой потрахучки. Выплывало из памяти древнее слово "шалава", вспоминалось эпическое барковское «потом гады и птицы в пизду козе сували спицы». Это был тот самый случай.

Девка отшарила лыбу и сказала в камеру «Пре-е-ет!»

Потом в течении пяти минут она снимала с себя тряпьё, ёжась – явно от холода. Обнаружилось тело с двумя ногами, двумя небогатыми грудьми, тупо тычащими в объектив розовые соски, похожие на пупки, ну и бёдра с выступающими костями. Между ними была промежность, которую она «села и показала». Промежность была скверно выбрита, а посередине имелась «как у коровы» розоватая складка, из которой торчал кусочек малой половой губы, как закладка из книжки Дарьи Донцовой.

Девка долго шарилась в диване и нашла самотык, который попыталась засунуть в себя, но он не входил.

Всё это было противно, но ничего особенного я тут не увидел, и собирался было «выключить и отмотать», но тут картинка без предупреждения сменилась.

На сей раз показывали кухню. Кухня была такая, какой бывает кухня после вчерашнего. На столе рос и плесневел стеклянный лес грязных, захватанных бутылок, стаканов, перемазанных в кетчупе тарелок и прочей хуеты. На табуретке сидел, расставив крепкие ноги, пацанского вида парень. До пояса он был гол, и на нём синели партаки. Насколько я их понял, он провёл три года в местах не столь отдалённых.

Вошла давешняя девица – не голая, в халатике, с явным «под-ним-ничего-нет». Налила себе в грязный стопарик водяры – то, что стопарь был грязный, было видно даже при том отвратительном качестве съёмки, которое имело место – хряпнула, утёрла нос рукой, села парню на колени, закурила. Продолжая курить, она копнула рукой у него в паху (парень чуть дёрнул бёдрами, помогая расстегнуть молнию) и выдавила из ширинки что-то грязно-розовое, сосисочное. То была, по всей видимости, залежавшаяся в штанах залупа.

Она последний раз затянулась и собралась было положить папиросу на стол. Но молчаливый качок отнял у неё курево и сунул его себе в ротовое. Девицу же он лёгким движением спустил с колен. Та покорно стекла на пол, выдавила себе ещё немного розового и сунулась туда головой. Парень откинулся назад, выпустил из себя длинную дымовую струю и икнул, предательски дрогнув широким пузом.

Это был КАДР. За такой кадр Феллини отдал бы пару хороших эпизодов.

Дальше девица долго дёргала ртом его розовое, и это было скучно. Парень продолжал курить и икать. Покурив, он спокойно, без всякого пафоса оттолкнул девицу «совсем на пол» и сказал кому-то через плечо: «Ничего не получается».

Я выключил видак, пошёл на кухню, налил себе сухого белого вина и медленно выпил. Потом вернулся, включил и стал смотреть очень внимательно.

Не буду утомлять читателя пересказом того, что нужно ВИДЕТЬ. Могу только сказать, что девицу всё-таки поимели - кажется, даже в анал (точно определить это было нельзя: половину кадра занимали машущие яйца). Потом появилась ещё одна девица, brunette, в которой особенного блядства не было, а была какая-то тухлая покорность (о причинах которой можно было догадаться: круглое плечико украшал кровоподтёк, да и другие места были явно затронуты физическим насилием). Потрахушка таки засунула подруге в вагину этот свой самотык. Потом был лесбийский акт в опасной близости от масляного электронагревателя – я всё ждал, что они к нему приложатся, но девушки были осторожны. Видать, в квартирке был нехуёвый дубак. Любились они под невнятный разговор из соседнего помещения, где с сипением крутили краны и о чём-то тихонько бормотали. Я усилил звук до предела, и разговор стал внятным: кто-то жаловался на отсутствие горячей воды…

Утром я отдал этот шедевр, с большим сожалением.

Больше ТАКОГО я не видел, хотя мне рассказывали, что «да, бывали такие фигни… это в самом начала снимали, без студии, без всего».

Впоследствии – через много лет – мне как-то дали кассету с «русской порнухой». Она была снято вяло, но вполне в традиции плохой немецкой гуманитарной помощи нарождающемуся среднему классу.

Смотреть там было нечего.

)(