литературовОдческое
Даже Борис Парамонов, который на "швабоде", бывает и прав.

Вот у него старое, но интересное рассуждение о Чехове:

Он был человеком деловым, толковым и расторопным, и он не любил русских бесхребетных интеллигентов, презирал либеральную идеологическую жвачку и совсем не восторгался проблематичными добродетелями народа, как этого требовала господствовавшая либеральная идеология. Сотрудничество Чехова с Сувориным и его правой газетой было отнюдь не случайным. В то же время Чуковский прав в своем выводе о Чехове - о зрелом, последнем, так сказать, Чехове: в нем художник взял верх над буржуа.

Я однажды написал о Чехове статью, в которой показал, что эта перемена нарастала у него по мере приближения к смерти, медленного, но ощутимого его умирания. Смерть сорокачетырехлетнего человека, находившегося в расцвете творческих сил, была абсурдным парадоксом, открывавшим глаза на сомнительность самого человеческого существования, и в этом смысловом, вернее бессмысленном горизонте теряли первостепенную ценность все истины этого мира. Какой уж там утилитаризм и буржуазные добродетели, если с тридцати лет умираешь, и знаешь это. [...} Укрепиться в буржуазном, на мир и на работу в мире ориентированном мировоззрении - и детям с внуками это завещать - можно дожив этак лет до восьмидесяти с хвостиком, как какой-нибудь Гладстон или те люди, некрологи которых до сих пор появляются ежедневно в Нью-Йорк Таймс: что не покойник - так девяносто два года.

Собственно, в этом вся суть. Человек, по своему складу абсолютно "правый", "буржуазный", при этом без лесковщины (который был буржуазно-консервативный, а Чехов - "американец"). Но при этом - умирающий, и, хуже того, постоянно об этом помнящий.

Дима Быков как-то сказал: "Смерть совершенно несовместима с моим образом жизни". Ну, у Быкова ещё хоть как-то совместима, а вот у Чехова - нет. Так что переживание неизбежной и близкой смерти - а смерть дана человеку в ощущениях как болезнь - сделало творчество Чехова тем, чем оно не должно было бы быть.

)(