| Педагогическое: "люби и не делай" |
[11 Sep 2004|02:06am] |
У Пушкина есть стишок на случай:
Душа моя, Павел,
Держись моих правил:
Люби то-то, то-то,
Не делай того-то.
Это ведь очень феноменологически точно. То есть, если абстрагироваться от конкретного содержания внушения ("то-то и то-то"), то правильной формулой устройства "практического разума" будет именно "люби и не делай". А не, скажем, "ненавидь то-то и делай то-то". Или "люби то-то и не люби того-то". Или, самое плохое, "делай то-то и не делай того-то".
Почему именно так?
С одной стороны. Для того, чтобы что-то делать хорошо, это надо любить. Иначе хорошо сделать не получится, получится средненько, а чаще скверно. К тому же всякое действие без желания его делать вызывает ненависть к предмету действия. Раз сделал, два сделал, на третий раз скучно, на четвёртый отвратительно. На сотый - начинаешь ненавидеть и само дело, и себя.
С другой стороны. Чтобы что-то не делать, не обязательно это ненавидеть. Очень часто чего-то "нельзя" не потому, что это что-то само по себе заслуживает ненависти. Для того, чтобы не есть мороженое на холодной улице, не нужно внушать ребёнку, что мороженое невкусное - это глупо. Для того, чтобы не путаться с чужой женой, не следует воспитывать в себе отвращение к женщинам - это не только глупо, но и противоестественно (и кончается "известно чем"). Нет, мороженое вкусно, а женщины прекрасны, и мы не делаем "того-то и того-то" не потому, что нам не нравится это делать. Мы не делаем этого из-за дурных последствий некоторых действий. В конечном итоге - ради сохранения того, что мы любим.
В некоторых случаях ведь и так бывает, что нам следует "любить и не делать" одно и то же. Любить, хотеть - и не делать того, что любишь. Причём и "не любить" нельзя, и "всё-таки делать, потому что хочется" тоже нельзя. Что обычно переживается трагически - но "жизнь вообще трагична".
Причём обратный вариант - "ненавижу, но делаю" - как правило, банален. Типа: "ненавижу эту работу, но мне нужны деньги". Тоже, конечно, трагедия - но не та, ага.
)(
|
|
| удаление качественного как условие рождения числа |
[11 Sep 2004|03:21am] |
Число, цифры - это не просто "средства счёта": это средства подсчёта НАГРАБЛЕННОГО. То есть число есть орудие и выражение ДЕЛЁЖКИ. Причём делёжки низовой, "чёрной".
Награбленное разнородно и разнокачественно. В одной куче - драгоценности, одежда, еда, медные котлы и плачущие девушки. Единственное свойство награбленного - оно желанно для воинов (иначе бы оно не оказалось в этой куче).
Делёжка всегда приблизительна, но она всё-таки должна обеспечить равенство доли рядовых и превосходство старших (паханов, командиров). Последние обычно берут себе не просто лучшее, а качественно отличное, несравненное (единственный алмаз, прекрасную женщину), тем самым делая кучу однородной, из "сопоставимого".
И пехтура против этого не возражает. Потому что львы, берущие себе львиную долю, тем самым делают возможным делёж. Взяв себе уникальное, они платят за это тем, что остальное делят "честно".
Это "сопоставимое" и есть "число" - количество, из которого удалили всё "качественное" (в обоих смыслах этого слова) и сделали тем самым делимым.
)(
|
|
| Мощь и Богатство |
[11 Sep 2004|02:36pm] |
Есть две фундаментальные парадигмы человеческого деяния: укрощение мощи и овладение богатством.
Укрощаемая мощь - природная или человеческая - обычно дика и враждебна; её укрощение подразумевает не только "заламывание", но и последующую "постановку на службу человеку". И это не просто порабощение, но одновременно ещё и освобождение: через служение мощь приобщается свету разума, становится "осмысленной". Приученный к узде конь несёт на спине седока, дикая Ангара ревёт в турбинах электростанции, язычник склоняет непослушные колени перед иконой и т.п. Предельный образ - джинн, строящий храм. Или крещёный Люцифер.
Богатство - иное. Оно мёртво. Даже если оно живое, оно всё равно мёртвое: стадо живых овец заранее рассматривается как "шерсть и мясо". Архетип богатства - пища, то есть живое, но умерщвлённое или предназначенное к умерщвлению. (Золото, которое "не ржавеет" - это образ абсолютно сохранной убоины, архетип консервов.) Зато богатство питает мощь, без него мощь хиреет. Богатство не может сопротивляться, но оно может прятаться. Его надо найти, выманить, выкрасть, отнять. Бывшего владельца надо не покорить, а просто убить, уничтожить. В крайнем случае обессилить - а идея укрощения исключает обессиливание, мощь как раз должна остаться в неприкосновенности, "иначе зачем укрощать".
Интересно, что СССР и Запад противостояли друг другу именно как Мощь и Богатство. Запад победил, потому что не дал возможности Союзу использовать свою мощь - например, начав войну (которую Советы бы выиграли).
Ошибка "советских" состояла в том, что на Запад они смотрели тоже как на средоточие Мощи. Хотелось укротить Запад - подчинив его себе, сделав там "революцию" или просто "сконвергировав". Но убивать его - нет, это советским не приходило в голову. Было элементарно ЖАЛКО такую силищу - ведь её можно запрячь, "а иначе зачем". Запад же смотрел на Союз как на пищу, как на свинью, которую хорошо бы заколоть "на сальце" - что и было в конце концов проделано. "Людей убить, богатства вывезти". "Делов-то".
И ещё одно важное отличие Мощи от Богатства. "Денежка счёт любит" - это ведь буквально так. Она, Денежка, и в самом деле любит, когда её считают по копеечке, то есть делят на как можно более мелкие долечки, чем меньше тем лучше (копеечка рубль бережё-ё-ёт). Пища требует разжёвывания. Мощь же принципиально неделима, она проверяется усилием, рывком. Поднять разом один большой камень - далеко не то же самое, что поднять сто мелких камней подряд. Богатство хорошо себя чувствует, будучи нарезанным на ломтики, а ещё лучше в "ликвидную" жи-и-денькую кашицу невидимыми зубами рынка (впрочем, монетку не случайно пробовали на зубок). Мощь же сильна, когда она сконцентрирована, налита "одним куском силы". Символ мощи - Единый Порыв (в крайнем случае - "единый глоток"), символ богатства - множество золотых ожёвочек в мошне.
)(
|
|