| Об одной моральной проблеме |
[17 Jan 2005|08:33am] |
У Гандлевского, в скучной (в целом) статье о Набокове и Ильфе-Петрове (статья - длинный вымученный список "похожестей") - интересное наблюдение:
Непростые взаимоотношения между этикой и эстетикой хочется для наглядности проиллюстрировать графически, как квадрат, помещенный в круг, где квадрат - этика, а круг - эстетика. Абсолютное меньшинство - так называемые творческие люди - интуитивно и исходя из профессиональной практики ощущают объективное присутствие округлых очертаний гармонии, внутри которых такие понятия, как “хорошо” и “красиво”, означают примерно одно и то же, а вовне - сразу начинается мертвая область и “некрасивого”, и “плохого”. Вот как описывает эту эмоциональную реальность Владимир Набоков: “…особое состояние, при котором чувствуешь себя - как-то, где-то, чем-то - связанным с другими формами бытия, где искусство (т. е. любознательность, нежность, доброта, стройность, восторг) есть норма”.
Но у общества в целом не получается следовать этой “норме”, гармоническим законам (“тогда б не мог и мир существовать”), оно глухо к ним, и ему не верится в их действительное наличие. Чтобы оградить себя от нравственного хаоса, общество замыкается в квадрат этики. Но художника, знающего по наитию и иные, гармонические пределы, этот рукотворный загон может смешить, тяготить и даже бесить: он-то, художник, чувствует, что по ту сторону квадратного рубежа, в пограничной полосе - самая жизнь и есть, еще не опресненная машинальной моралью, наведенная на абсолютную резкость, пусть общество и осуждает любые артистические поползновения нарушить священные границы этики. Как если бы где-нибудь, не считаясь с запросами горстки гурманов, ввели “сухой закон” на том основании, что подавляющее большинство народонаселения “не умеет” пить.
Последнее сравнение очень точное. Если его перевести на "холодный язык понятий", выходит вот что. Бывают вещи, которые в подавляющем большинстве случаев вредны, отвратительны, и приводят ко всяческому злу. Однако, иногда, в очень редких ситуациях, у отдельных людей, оно получается "ничего" и даже "хорошо".
В некоторых случаях мы это учитываем. Например, врать вообще-то нехорошо, но бывает "ложь во спасение". Воровать и разбойничать - отвратительно, но Робин Гуд и Юрий Деточкин - вполне себе чтимые культурные герои. И так далее. Но в таких случаях мы списываем грех на специфическую ситуацию, которая более-менее поддаётся описанию. Скажем, "отнять собственность у негодяя и отдать её неимущим - не так уж и плохо", что бы там не говорил УК. Или - "врать плохо, но умелый комплимент некрасивой женщине - это галантно". Ну и т.п.
Продвинемся, однако, немножко дальше. Бывают ведь ситуации, когда некие действия, которые мы обычно квалифицируем как однозначно плохие, мерзкие, кому-то позволяются и сходят с рук.
Конкретнее. Есть две архетипические фигуры, "выходящих за пределы добра и зла".
Первая фигура - симпатичный жулик - который мошенничает и ворует, но "с улыбочкой и шуточкой", "развлекая и поучая" и вообще всячески скрашивая впечатление от своей неприглядной деятельности. Как правило, это сопровождается ненавязчивым опусканием жертв его прохиндейства. Обычно "обаяшка" старается выставить их дураками, трусами, "скучными обывателями", которые-де сами заслужили, чтобы их умно и весело обвели вокруг пальца[1].
Обычная стратегия "обаятельного жулика" - это принижение людей и их проблем. "Ну да, обокрал. Но, во-первых, взял мало, совсем пустяки, о них и говорить стыдно. Во-вторых, этот дурак и жадина так глуп и смешон, что сочувствовать ему тоже смешно".
Вторая фигура - величественный злодей, высота целей и размах преступлений которого делает человеческий суд над ним затруднительным. Убивать, красть, предавать и пр. можно ради столь возвышенных идеалов, по сравнению с которыми обычные человеческие идеалы - просто грязь. "Ну да, он убил или приказал убить три тысячи человек. Но это было ради освобождения Власяницы Пророка Иудизавиэля из полона коварного Бубундезолонда!"
Здесь может показаться, что я, так сказать, разоблачительством занимаюсь . Однако, не так всё просто.
Следует всё же признать: иногда (хотя и реже, чем кажется) в некоторых случаях, обе причины, как бы оправдывающие плохие поступки, реальны.
Да, бывают ситуации, когда человек стоит того, чтобы с ним "поступили некрасиво" и "нарушили его права". Например, глупый жадный извращенец, которому подозрительного вида тип предлагает "всего за сто рублей" кассету "с настоящим говноедством". Если он придёт домой и обнаружит, что на кассете записан мультик про Снегурочку, вознегодует на обман, и пойдёт к нам жаловаться, сильно ли мы ему посочувствуем? Думаю, что не очень. Жертва выглядит настолько непривлекательно, что "сочувствия не получается".
С другой стороны, ведь Великие Цели, Оправдывающие Всё, и в самом деле иногда имеют место (хотя, опять же, реже, чем нам кажется). Не буду приводить в пример всякие национально-освободительные мероприятия - тут возможны споры. Но, например, куда деть миллиарды зарезанных и замученных животных, изводимых на научные опыты? То, что ежедневно проделывают с кроликами и обезьянами, зачастую выходит далеко за пределы воображения изощрённых садистов. Иногда, кстати, это и есть чистый садизм: каково, например, участвовать в испытании новых обезболивающих - в
контрольной группе? Или наоброт - когда на тебе пробуют противошоковые препараты? Но мы же ведь считаем эти жертвы оправданными? Потому что от новых лекарств мы не откажемся, нет.
Бывают и смешаные случаи. Представьте себе бездарного художника, в чьём распоряжении оказалась гениальная картина. При этом он намеревается использовать её как холст для своих жалких малеваний - и остаётся глух к просьбам отдать или продать шедевр. Если какой-нибудь эстет, отчаявшись выпросить или купить у него картину, попросту сопрёт его, он будет неправ перед УК, но совесть его мучить точно не будет. Более того, "благодарное человечество ему скажет спасибо". Или вот: гений в депрессии просит друга уничтожить свои рукописи, а друг их прячет и после смерти гения издаёт. Да, волю покойного он нарушил. Но опять же - осудим ли мы его как полагается?
Однако. В подавляющем большинстве случаев Великие Цели оказываются всё-таки липовыми, а жертва - попросту оклеветанной.
Примеры приводить не буду: они у нас перед глазами. Мы, собственно, живём внутри такого "примера".
[1] Интересно, что европейская культура в период романтизма легитимизировала одну ситуацию, когда неблаговидный " общем-то" поступок может при определённых условиях рассматриваться как "весёлое лихачество", а его жертва не вызывает сочувствия. Это ситуация супружеской измены. Обманутый муж может вызывать как сочувствие, так и насмешку, а чаще - и то и другое сразу.
Это связано с двусмысленным положением "жены". Институт брака сложился в ту пору, когда женщину рассматривали как род имущества (что отнюдь не является "негуманным" и "бесчеловечным": люди в те нищие времена любили своё имущество едва ли не больше себя). Соответственно, женская измена воспринималась прежде всего как нарушение имущественных прав хозяина со стороны принадлежащей ему вещи: "корова убежала" (за что корову нужно ловить и бить, а в некоторых случаях и резать, "чтобы стадо не портила" - так же поступали и с женой). Но при этом корову могли и увести, и уведший корову считался обычным вором. Никто не сомневался, что за женой надо присматривать, а то глупое существо "убежит".
Но в просвещающейся Европе женщина захотела получить "права человека" (отнюдь не отказываясь от прав дорогой вещи), и, соответственно, "выбирать себе любимого". Это вступило в противоречие с брачными обычаями, в частности, с родительским правом, а также много ещё чем. Отсюда пошёл культ романической любви, восстающей против "имущественных прав" и "супружеских пут". В такой ситуации муж и посторонний воздыхатель стали восприниматься как "равные соперники", причём положение воздыхателя оказалось эстетически предпочтительнее.
)(
|
|