старость

1973. Подмосковье, дача, лето.

- Бабушка, это кто был?
- Сорока. Она у нас мыло украла.
- Бабушка, а зачем сороке мыло?
- Она всё блестящее тащит. Понесёт в гнездо, сорочатам. Они будут нашим мылом играть.
- А они его есть не станут? Мылом же отравятся?
- Они же не дураки, чтобы мылом травиться. Мы купаться идём? Скажи Иришке, чтобы взяла полотенце.

1974. Москва, лето.

- Ихь бин. Ду бист. Эр ист.
- Бабушка, ну я всё равно не запомню.
- Учи. Я вот так диплома и не получила, без образования осталась. Ихь бин. Ду бист. Эр ист.
- А Катина бабушка говорит, что английский проще.
- Катина бабушка четыре языка знает, а ты ни одного пока. Ихь бин. Ду бист...

1975. Москва, зима.

- А Екатерина Федотовна несправедливая! - Она мне четвёрку поставила, а я всё правильно написал, только исправил одну цифру, а она мне четвёрку поставила. А Насте она пятёрку поставила, а у неё два исправления было, и поставила. Почему она несправедливая?
- Потому что. Я тебе потом скажу. Давай переписывай домашнее.
- Ну сейчас скажи! Ну сейчас скажи!
- Тебе мама скажет. Понимаешь, Екатерина Федотовна хочет, чтобы наша мама ей сделала одну вещь. А мама не может сделать эту вещь. Поэтому она тебе ставит четвёрки.
- Несправедливо же!
- Зато мы с мамой тебя за четвёрки не ругаем. Переписывай домашнее, у тебя там исправление есть.

1976. Москва, весна.

- Давай ещё раз. Соль-фа-ми-ми-соль-диез...
- Не могу я больше! Ненавижу эту музыку!
- А Валерия Михайловна говорила, что у тебя хорошо идёт. Ты же не хочешь огорчать Валерию Михайловну?
- У меня пальцы заплетаются. Вот у Тельникова растяжка знаешь какая?
- При чём тут растяжка. Ты мизинец не туда ставишь, а потом замыливаешь.
- У меня это место не получается.
- Давай ещё раз, moderato. Ты на шестнадцатых мажешь.
- Ну её на фиг.
- Ещё раз. Ещё раз.

1979. Подмосковье, дача, лето.

- Этот зверобой дырчатый. Видишь на просвет маленькие такие чёрные дырочки на листиках? Будем делать масло зверобойное, тебе на синяки пойдёт.
- Бабушка, а эта ромашка лекарственная?
- Нет. Лекарственная вот на том склоне. Давай сначала эту куртинку закончим.

1981. Москва, весна.

- Колёсико у рейсфедра подкрути, линия жирная получается.
- У дедушки все линии чёрти какие.
- Ваня всегда чертил как курица лапой. Я за ним всю жизнь перечерчивала.
- А почему ему можно?
- Потому что он конструктор от Бога.
- Только про Ташкент не рассказывай, знаю. Ну, допустим, он все эти штуки придумал. Чертит он всё равно плохо.
- Зато у него все ГОСТы в голове. Вот ты, допустим, чертишь ось, а она не по ГОСТу.
- Бабушк, у меня упражнение. При чём тут ГОСТ?
- Если будешь чертить изделие, там всё должно быть по ГОСТу. Никто тебе нестандартную ось вытачивать не будет. Пойдёшь ты к мастеру, а он тебя матюгами обложит... Ничего, ничего. Промокни, потом сотрём. Здесь штрих-пунктир...
- Сам знаю.
- Сам ставь, если знаешь.

1985. Москва, весна.

- Не нравится мне эта твоя девочка. Она на меня так смотрит, будто презирает. У тебя с ней эти дела?
- Бабушка, это уж точно не твоё дело.

1990. Москва, осень.

- Костя, мне твоя тёща звонила. Знаешь, что сказала?
- Бабушка, не слушай Маришу.
- Она мне сказала, что я зря жила. Что я всю жизнь на советскую власть работала, и поэтому зря жила.
- Бабушка, не слушай Маришу. Ты же знаешь.
- Я не зря жила! Знаешь, какие корабли мы проектировали? Я ей сказала, а она говорит, что я работала на ГУЛАГ. Мы ничего не делали для ГУЛАГа, между прочим. Она врёт. Она сама никогда не работала.
- Бабушка, не слушай Маришу.

1992. Москва, зима.

- Я могла бы тогда взять инвалидность. Мне предлагали, инвалидом первой группы делали. Я не взяла. Дура была.
- Бабушка. Зачем ты это нам говоришь?
- Нам бы льготы какие-нибудь дали.
- Бабушка, нет больше никаких льгот.
- Ну так же нельзя. Бедные должны жить как-то? Есть льготы какие-то. Надо встать на очередь. Валентину Матвеевичу надо позвонить, он знает.
- Бабушка, Валентин Матвеевич умер. Льгот никаких нет.
- Валюшка изобретатель. У неё авторские...
- Нету никаких льгот больше ни для кого.
- Ну так не бывает. Всегда были льготы какие-то. Я Валюшке говорила, пусть выяснит.
- Бабушка, маму уволили. И меня уволили. Мы безработные.
- Как без работы? У нас никогода безработицы не было. Это на Западе безработица.
- Так у нас теперь как на Западе, я же тебе объяснял.
- На Западе всё есть, а у нас ничего нет. Народу очень плохо живётся. Я вот Тосе звонила, она мне говорит...
- Бабушка. Ещё раз. Этим сукам надо, чтобы мы все передохли.
- Ну я не знаю. Такого даже в войну не было. Карточки были, талоны... А теперь что?
- Ну вот нам давали в прошлом году, помнишь. Ладно. Ты кастрюлю поставила?
- Поставила. Костик, я эти макароны тонкие... уже тошнит меня. Бульончику бы куриного. Хоть лендлизовского.
- Гуманитарного? Нету пока. Может, тёща чего подкинет. Ладно. Как-нибудь.

1992. Москва, весна.

- Ну какая хорошая! Смотри, и лицо у неё умное такое. На Валюшку маленькую похожа. Машка, она больше на тебя, а эта на Валюшку. Как назовём?
- Юля.
- Юля? Хорошо. Юля.

1998. Москва, лето.

- Надя, не трогайте ванин чемодан.
- Нина Степановна, он не нужен.
- Там его вещи. Там инструменты.
- Нина Степановна, мы всё ценное положили вот сюда, в шкафчик. Тут уже барахло осталось.
- Куда-то всё девается. И чемодан, и портфель. Ванин портфель здесь лежал, из свиной кожи. С чертежами.
- Нина Степановна, мы его выкинули.
- Там же чертежи... Ну ладно. Всё выкинули, всё раздали. Памятник Ване так и не поставили. Всё ждём, будут деньги, будут деньги. Так и останется без памяти. Как собака, что-ли? Лучше бы я умерла.

2002. Москва, лето.

- Ну какая хорошая! Смотри, и лицо у неё умное такое. На Валюшку маленькую похожа.
- Бабушка, не надо про маму.
- Ну посмотри какая хорошая. И глазки умные. Костя, ты сам на могилу не ездишь, хоть Наде скажи.
- Бабушка, мне надо зарабатывать деньги.
- Валечка там лежит. Ей там холодно.
- Бабушка, опять! Прекрати это. Ты всё прекрасно понимаешь. Мама умерла. В могиле только тело. Её там нет.
- Ну как нет. Валюшка мне вчера звонила.
- Бабушка, прекрати это. Ты себе потакаешь. Этого нельзя делать.
- Валюшка мне вчера звонила, говорила купить творога для маленькой. И дядя Коля звонил, спрашивал.
- Чего спрашивал?
- Чего надо, то и спрашивал. Он мне всегда звонит, когда вас дома нету.
- Бабушка, ты же всё прекрасно понимаешь. Мама умерла. Дядя Коля умер. Все наши умерли. У нас больше никого не осталось.
- Ну да, знаю. Что я, дура, что-ли?

2003. Москва, весна.

- Ты зачем повесила свои штаны ссаные сюда?
- Это... Я ничего не повесила.
- Это что?
- Я не знаю. Это та женщина принесла.
- Какая женщина? Ох... Какая женщина?
- Это... Женщина ходит. Такая женщина. Она мне всё рассказывает, что вы про меня говорите.
- Мы про тебя ничего не говорим.
- Закрываетесь и говорите, что меня надо отсюда забрать. Я всё знаю.
- Бабушка, это твой дом. Ты никуда не поедешь.
- Я знаю. Я всё слышу. Тут всё время ходят всякие, говорят, чтобы меня забрать, чтобы меня увести. Давайте я работать пойду. Я буду зарабатывать, а вы будете здесь жить.
- Бабушка, перестань. Ну зачем ты штаны на лампу положила грязные?
- Я ничего не клала. Это вы положили. У меня паспорт пропал. Я вчера его искала. Мне Тося звонила. Она мне всё рассказывает. Теперь всем нужен паспорт, а то заберут. Вы меня без паспорта... чтобы забрать. Давайте я...
- Бабушка. Выпей вот это. Это ноотропил. - Выпей воды. Вот так. Не вешай больше штаны сюда. И не расчёсывай ногу. Тут же Катька бегает. А ты грязь разводишь.
- Я соображаю. У меня шарики крутятся. Я вот читаю... читаю... у меня книжка тут лежала. Та женщина унесла. Я читаю, как ты велел.
- Бабушка. Ложись спать.

2003. Москва, весна.

- Костя, приезжай срочно. Бабушка.

PS. На этот раз пронесло. "Все живы".

)(