Игорь Петров's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Sunday, February 23rd, 2003
| Time |
Event |
| 1:05p |
Армейские истории. Про распределение.
Учебка моя была в Балте. Это та часть Украины, которая когда-то была Молдавией. Там мы учились обнаружать Ядерные Взрывы. По радиосигналу, по э/м волне, по составу атмосферы и по сотрясению почвы.
После чего нас должны были распределить по 15 частям, причудливо разбросанным по всему Советскому Союзу. От Серпухова и Макарова под Киевом через Сухуми и Майли-Сай в Киргизии до Уссурийска, Сахалина и Камчатки.
Естественно, я описал волнительное разнообразие перспектив в письме домой.
По вопросу, где же лучше мне служить, возникли определенные разногласия.
Меня привлекал Приозерск, т.к. в Ленинград собиралась поступать безответно любимая мной одноклассница.
Мама стояла за Киров, т.к. это близко от родной Йошкар-Олы.
Отец склонялся к Серпухову.
Как-то осенним субботним утром вызывает меня наш комроты майор Артеменко и выдает увольнительную аж до воскресного вечера. Это было событие, равновероятное обнаружению под кроватью рядового Мамедова летучего отряда инопланетян.
До этого дня майора Артеменко трудно было заподозрить в широте души. Даже применяя Устав в качестве эталона ширины.
Впрочем, все вскоре объяснилось. В пятницу вечером в Балту приехал мой отец и всю ночь они с майором Артеменко потребляли привезенный отцом армянский коньяк.
Не обошлось без излишеств, конечно. Унитаз был очень напуган. После чего собутыльники побратались и вопрос с распределением был решен. Майор Артеменко пообещал отправить меня в райский город Каменец-Подольский, а то и вовсе оставить под своим крылом серого шинельного цвета. Увольнительная пошла легким довеском.
Через два дня (мы успели сгонять в Одессу, в гражданке, конечно) я вернулся в часть, а отец пошел в ресторан, заранее заказанный радушным майором Артеменко.
О дальнейших событиях отец помнит смутно. «Пили», - говорит он.
Доподлинно известно однако, что в три часа ночи отец вышел из ресторана, рухнул в машину и, подражая Гагарину, сказал: «Поехали».
Очнулся он, по рассказу водителя, только в районе Харькова.
Майор Артеменко в понедельник на службе не появился.
Через месяц при распределении меня направили на Камчатку. | | 2:04p |
Армейские истории. Про сгущенку. На Камчатке было хорошо, только зимой много снега. На точке, где мы вшестером улавливали сейсмические колебания почвы, снега было особенно много. И расчищать его было особо некому, т.к. смена, находящаяся на дежурстве, отстаивала свое священное право на неокоснительное наблюдение за самописцем, а отдыхающая смена столь же священное право на здоровый 12-часовой сон. В результате к январю пейзаж на точке выглядел примерно так: двухметровые сугробы, из которых торчат крыши четырех маленьких домиков, домики соединены узенькими, вдвоем не протиснешься, ходами, вытоптанными в этих сугробах. Ходы соответственно на метр выше уровня пола, т.е. из домика туда приходится забираться по вырубленным в снегу ступенькам. Мой физтеховский друг, а тогда еще и сержант, Ярик перед отьездом на точку купил в армейском магазине пятилитровую жестяную банку сгущенки. Что было, как известно, страшным дефицитом, в том числе и на Большой Земле. Купил он ее со странной, по нынешним временам, но трогательной целью – отправить домой в Ульяновск, чтобы родные полакомились. Из части такую посылку послать было нельзя, но с гражданской почты, которая находилась в поселке в 5 км от точки, можно. Всю дорогу из части на точку, а это без малого 200 км Ярик не спускал с банки глаз. Остальные участники концессии, лежащие на груде тулупов в неотапливаемом кунге (это крытый фургон, в котором нас перевозили), наоборот старались делать вид, что им эта банка совершенно, ну просто, слов нет как, неинтересна. Добрались до точки, разгрузка недельного сухпайка, суета пересменки, вечер, на почту уже не успеть. В три часа ночи заступаем с Яриком на смену. Банку он несет с собой. И вдруг обнаруживает, что ее крышка уже проколота в одном месте ножом. Через такую дырку много сгущенки не выпьешь, так что потери продукта почти нет, но и по почте продырявленную банку не пошлешь. Всю неделю Ярик безуспешно искал злоумышленника. Особенно подозревал кочегаров, которые мягко намекали, что раз уж банка испорчена, то надо бы открыть и съесть. Уезжая с точки в часть, Ярик банку с собой не взял. Сказал, что спрятал в сугробе до своего возвращения. Наши сменщики прознали об этом моментально. Мы вернулись на точку через неделю, но без Ярика, он залетел в наряде и был лишен выездов на месяц. Точку мы не узнали. Вместо узеньких ходов между домами пролегали аллеи, по которым могла легко промаршировать колонна по четыре. Снег был изничтожен до самого асфальта не только на дорожках, но и вокруг домиков. Они искали сгущенку! Так прошло несколько недель. Офицеры не могли нарадоваться. Даже почетный дембель ефрейтор Сергеев был однажды замечен с лопатой в руках. Объект не находился. В часть через знакомых телефонистов шли непрерывные запросы. Ярик молчал, как рыба. Через месяц истек срок наказания, он вернулся на точку и в первое же наше ночное дежурство вынес банку из фотокомнаты (там стояли фотосамописцы и не разрешалось никогда включать свет). За ночь мы сожрали все пять литров вдвоем. С тех пор я не ем сгущенку. | | 5:33p |
Армейские истории. Про генерала. А ещё к нам в часть приезжал генерал из Москвы. С проверкой. Конечно, его, как водится, одаривали красной икрой и рыбой, парили в баньке, подливали безостановочно, но в редкие минуты просветления генерал все же вспоминал о цели своего визита. И однажды выразил желание посетить нашу точку. Естественно, нам пришлось срочно красить стены, ровнять сугробы и заниматься прочей столь милой проверяющим генералам интеллектуальной работой. Наконец, все было готово к приему генерала. Вечером перед днем Ч мой друг Ярик пошел на лужу. Лужей назывался естественный водоем в нескольких километрах от части. Над его наполнением работал горячий источник, так что даже зимой температура лужи была градусов 50. Мы частенько проводили время на луже или в пристроенном к ней санатории. Там проводились дискотеки. На них приходили поселковые девушки. Жизнь била ключом. У нас, впрочем, были конкуренты-связисты. Их часть располагалась километрах в 10 от поселка, но зато их там было человек 200. Нас на точке было шестеро. Что давало связистам определенные тактические преимущества. Разногласия со связистами ограничивались тремя пунктами. 1. Вопрос покупки браги в поселке. 2. Вопрос танцев с поселковыми девушками. 3. Вопрос справедливости земного мироустройства. В вечер перед приездом генерала у Ярика и приключились эти самые разногласия. По пункту 2, как рассказывали потом связисты. По пункту 3, возражал Ярик. Как бы то ни было, в результате недолгих дебатов (проходивших под знаком явного превосходства связистов в живой силе и технике, т.к. Ярика сопровождал только дохлый салага Кузя) правая половина лица сержанта приобрела благородный фиолетовый оттенок. Начальника точки, гладившего свой последний шнурок, при виде Ярика хватил удар. Есть люди, невезучие с рождения. Майор Кузнецов был из их числа. На изготовленный им отчет он выливал в последний момент чернильницу, фотобумага, на которой должна была быть запечатлена сейсмограмма ядерного взрыва, оказывалась засвеченной именно на его дежурстве, даже чавыча, изловленная им, таинственным образом исчезала из запертой на замок коптильни. Майор Кузнецов неохотно взял себя в руки. - Делаем так. Вы дежурите всю ночь. И ложитесь спать! И весь день не вылазите из кроватей! Лицом к стене! Так мы и поступили. Часов в одиннадцать утра слышу сквозь сон истошный вопль майора Кузнецова «Смирнааа!» Понимаю, приехал генерал. Слышу, входит в казарму. Скрипят половицы. Открываю глаза и вижу, что Ярик во сне перевернулся на спину и являет миру все полноцветье своей физиономии. -А вот тут у нас отдыхающая сме... – майор Кузнецов заходит в комнату и теряет дар речи. - Солдатики спят, значит, - кряхтит генерал, подходит к постели Ярика и некоторое время изучает импрессионистскую манеру связистов. - Солдатики... хорошо..., - опять кряхтит генерал и покидает казарму. За ним несут тело майора Кузнецова. | | 10:43p |
Армейские истории. Про опасные связи. Когда мы были зайцами, в дедах был башкирский призыв. Не хочу сказать о нем ничего плохого, но у дедов были серьезные противоречия с окружающей средой, особенно с поселковыми мужиками. Эстетического, большей частью, характера. Поэтому дедам на Новый Год пришлось возгонять зубную пасту и сапожную ваксу, потребляя результат возгонки в качестве праздничной амброзии. Некоторым удалось даже установить спиритическую связь с кремлевскими курантами. Выражение неизъяснимого блаженства уже не покидало их лиц вплоть до дембеля. Когда мы повзрослели, мы отринули эти алхимические народные рецепты. Половина хлебного пайка легко менялась в поселке на брагу. На дискотеках в санатории мои сотоварищи знакомились с поселковыми девушками. После чего вступали с последними в куртуазную переписку. Порой курьеры бегали в поселок до четырех раз на дню. Отдавая должное браге, от амурных развлечений я дистанцировался, предпочитая этим неведомым и наверняка опасным связям написание кучерявых стихов и длинных писем в город на Неве. Отрыв от коллектива был воспринят последним резко отрицательно. И соратники решили надо мной подшутить. От моего имени они стали переписываться с самой разбитной поселковой девочкой. По сравнению с ней Маленькая Вера (овладевшая к тому времени широким экраном) нервно курила у монастырской стены. Так как ничто не ограничивало свободу творчества шутников, в этих письмах я был сладкоголос, как Ромео, настойчив, как Дон Хуан и похотлив, как поручик Ржевский. Эпистолярный роман продолжался недолго. Через месяц оказалось, что девочка беременна. Выяснилось также, что ей недавно исполнилось 15 лет. Потенциальные отцы со свистом скрылись в дальних сопках. Родня девочки действовала решительно. Отправив дочку на аборт в Усть-Камчатск, мама устроила шмон в ее комнате. И немедленно обнаружила связку писем, после прочтения которых волосы у нее встали дыбом, зато имя отца, этого обольстителя в ефрейторской шкуре, была установлено однозначно. Тут писателям писем стало не до шуток, и они все рассказали мне. Мне тоже немедленно стало не до шуток. Пришлось вовлечь в заговор майора Кузнецова. Он и поведал бедной женщине, пришедешей добиваться справделивости, что да де, служил тут такой ефрейтор Петров, записной ловелас, но недавно уволился в запас, ничего больше о нем не знаем. Я же недели три отсиживался в части. Постепенно все вроде бы успокоилось. Прошло полгода. Впереди сиял дембель, прекрасный, как спящий прапорщик. Неожиданно выяснилось, что с авиабилетами на материк в мае большие напряги. В части никак не могли их забронировать. Я страдал от разлуки с Красной Площадью и Курским Вокзалом. Что сказывалось на несении службы. Я ее уже совсем никуда не нес. Сопереживая, майор Кузнецов посоветовал после смены сходить в санаторий и попробовать заказать билеты через тамошнего представителя трансагентства. Но за час до окончания смены мне позвонили из части. Ура. Билеты есть. Вечером майор Кузнецов заглянул в казарму. С виноватым каким-то видом. - Все в порядке? – спрашивает. - Да, - отвечаю. - Был в санатории? - Нет, - говорю, - не понадобилось. - Это хорошо, - говорит майор Кузнецов, - а то я забыл тебя предупредить, что этот трансагент в санатории - как раз мать той девки. Ну которую ты осенью этого... |
|