Розендорфер. Ночь амазонок.

Розендорфер дотошно порылся в мюнхенских судебных и газетных архивах, и написал практически документальную историю одного из отцов Движения, а впоследствии мюнхенского НСДАП-бонзы Кристиана Вебера. Однако нашпиговывание художественного текста фамилиями, адресами (и даже телефонами), названиями организаций и номерами судебных актов - не лучший способ сделать его занимательным. Реконструкции Розендорфера зачастую достаточно любопытны (хотя иногда спорны и плохо коррелируют с трактовками историков), диалоги забавны, лирические отступления наполнены известной смесью язвительности и нравоучительности, хотя и не всегда в удачной пропорции.
Тем, кто интересуется историей возникновения немецкого фашизма, книга будет наверняка интересна, а фанатам "Писем в Древний Китай" или "Латунного сердечка" вряд ли.


На руках толстяка были перчатки. Так посоветовала ему Фрида. К сожалению, Фрида не объяснила, что дальше делать с перчатками в высшем обществе.
Служанка забрала у толстяка мягкую широкополую шляпу и попыталась помочь ему снять пальто. Толстяку никак не удавалось вытащить руки из рукавов - мешали непривычные перчатки.
В гостиной его ждали господин и госпожа Ханфштенгль. Хозяин дома встал. Толстяк не знал, следует ли ему протягивать руку в перчатке или ношение перчаток освобождает от рукопожатия? Поэтому он решил ограничиться поклонами, сначала хозяину, затем хозяйке, а руки спрятал за спину (Слишком поздно он вспомнил совет Фриды - первой приветствовать хозяйку.). Хозяин дома быстро отдернул поданную было руку.
- Замечательно, что Вы нашли время к нам заглянуть, господин Вебер, - сказала госпожа Ханфштенгль.
("Если совсем не знаешь, что сказать", - инструктировала его Фрида, - "говори: Взаимно-с..")
- Взаимно-с, - ответил Вебер.
- Пожалуйста, присаживайтесь, господин Вебер, - сказал Ханфштенгль.
("А если тебе что-то предложат, говори: покорно благодарю. Даже если хочешь отказаться, понял?")
- Покорно благодарю, господин профессор, - сказал Вебер и сел в предложенное кресло. Кресло печально крякнуло и прогнулось почти до пола.
- Я не профессор, - засмеялся Ханфштенгль.
- Взаимно-с, - сказал Вебер.
- Что?
- То есть: покорно благодарю. Точнее: извиняюсь. Я имел в виду: господин доктор.
- Но я и не доктор. Пока еще. Хотя и собираюсь защититься... да-да, Вы будете смеяться: в моем-то возрасте. Но ведь наше поколение было несколько выбито из колеи...
- Если господа не против, я вас покину, - сказала госпожа Ханфштенгль и поднялась.
- Покорно благодарю, - сказал Вебер.
Ханфштенгль тоже встал и учтиво поклонился жене. (Тут толстяку пришли на ум слова Фриды: "И обязательно, не забудь ни в коем случае - не садись, пока все дамы не сели, и если одна из дам встает - немедленно вскакивай". Фрида была образованной девушкой и к тому же трудилась служанкой у одного барона до того, как... до того как не вступила, если можно так выразиться, на путь свободного предпринимательства). Вебер в неравной борьбе с земным приятжением попытался вскочить. Пружины кресла облегченно запели.
- Пожалуйста, сидите, - сказала госпожа Ханфштенгль, - могу ли я Вам что-нибудь предложить?
- Покорнейше благодарю, - сказал Вебер.
- Что Вы предпочитаете, господин Вебер?
- Ну, мил-госпожа, если Вы принесете полдюжины сосисок и кружку...
- Эээ... К этому мы... не совсем... подготовились, - сказала хозяйка.
- Моя жена, - вмешался Ханфштенгль, - подразумевала: чай или кофе. Или бокальчик портвейна и пару печений.
- Взаимно-с, - сказал Вебер.
- Я в это время суток всегда пью чай, - сказал Ханфштенгль, - привык еще с американских времен.
- Взаимно-с.
Госпожа Ханфштенгль ушла. Служанка принесла поднос с чаем. Ханфштенгль снова сел, Вебер тоже. Когда вошла служанка, Вебер снова собирался вскочить, но вовремя заметил, что Ханфштенгль не двинулся. Тогда остался сидеть и Вебер. (Очевидно, служанка не считается дамой.) Вебер откинулся на спинку кресла, рассматривал задницу служанки, представшую в удачном ракурсе, и пытался вообразить ее без платья.
- Угощайтесь - предложил Ханфштенгль.
- Покорно благодарю, - сказал Вебер.
- Я думаю, - заметил Ханфштенгль, - Вам будет удобнее, если Вы снимете перчатки.
- Взаимно-с, - сказал Вебер.

* * *

Позже на столе появился хотя бы коньяк. Атмосфера стала несколько свободней.
- Книжка, которую Волк написал в тюрьме... - Вебер махнул рукой, - Моя хворьба. Ну и чушь. Если честно.
- Ну да... у меня тоже есть некоторые возражения..
- Некоторые возражения, ага. Хороши Вы. Да Вы ж просто благородный человек, если позволите так выразиться. У Вас есть некоторые возражения. Мне-то вся затея кажется полнейшей чепухой. Какой дурак это осилит. Вот такенный том.
- Эээ... я не знаю... Я прочитал его.
- Ну да, да. Я тоже... так ... ну пролистал вроде. Скукотища.
- Но Вы ведь... как бы это сказать... Вы ведь вообще не очень интересуетесь литературой?
- Я? Ха-ха. Нет. С этим ко мне лучше не лезть. Я скорее человек действия. Лошади. Автомобили. Охота. Ну или иной раз вмазать кому... Это - моя литература.
- Эээ, - сказал Ханфштенгль, - возможно... нет, даже наверняка: такие люди, как Вы, тоже необходимы.
- Если бы все только и делали, что писали книги? А? Движение бы быстро заглохло.
- Господин Гитлер очень Вас ценит.
- Да-да! Мы - старые товарищи. Я с ним практически с самого начала. Волк и я, чего мы только не пережили вместе.
- Вы один из немногих, кто с ним на ты.
- А то было бы красиво, ага. Да просто смешно бы было, если б я говорил Вы тому, кого я своими руками из каба...кому я... с кем я и радость и горе... делил... в те времена.
- Но Вы ведь знаете, даже внутри Движения у Вас есть недруги.
- Вы про Геринга? Знаю, да. Он просто завидует моей машине. У меня Хорьх. Восемь цилиндров. Или Максик Аманн? Этот пустозвон-бухгалтер.
- Я.. я не хочу сейчас углубляться в детали. Но я недавно слышал, что говорил о Вас господин Гитлер: того, кто мне так всецело предан, как Кристиан Вебер, я в обиду не дам. Спина к спине!
- Да? Как приятно от него это слышать. Кстати, возможно, его книга совсем не так плоха. Вы ему не передавайте, что я тут нес, ладно? С какой стати: моя хворьба? Наверно, я просто не понимаю. Как человек действия. Я должен ее еще раз внимательно прочитать. При случае. Вечных жидов, кстати, я уже читал. Очень неплохо. Легко читается. И очень... доходчиво.
- Вы говорите о книге Генри Форда? Да. The International Jew. Она стала практически библией антисемитизма.
- Это Вы хорошо сказали, господин Ханфштенгль.
- Я, конечно, читал ее по-английски. Это уже... все-таки... в конце концов не кем-нибудь написано. Генри Форд - это имя. Переведена на шестнадцать языков. Даже на арабский.
- Если этот Форд, скажу я Вам, господин Ханфштенгль, приедет в Германию, мы примем его тут, как короля.
- Еще рюмочку, господин Вебер?
- Покорно благодарю.
- Чтоб всё было хорошо!
- Взаимно-с! Скажите, господин Ханфштенгль, в последнее время Вы и ваша супруга как-то не появляетесь на партийных собраниях. Ведь раньше Вы всегда...
- Да. Я должен признать, что... возникли определенные разногласия.
- Ага. Поди с Герингом? Что, он и Вам завидует?
- Нет, не с Герингом.
- Тогда с Аманном.
- Если Вы так прямо ставите вопрос: именно с Аманном. Я не знаю, известно ли Вам... еще во времена инфляции я дал заем господину Гитлеру. Когда он преобразовывал Фолькише Беобахтер в ежедневную газету. Тысячу долларов. Господин Гитлер тогда отписал мне в залог все печатные машины и прочий типографский инвентарь. Это всё, - Ханфштенгль обвел рукой гостиную, - не должно Вас обманывать. Конечно: дела у нас - у меня и у моей семьи - идут неплохо, - но и мне приходится думать о финансах. Особенно в последнее время. У нас тяжело больной ребенок... наша маленькая Герта... врачебные консультации - хотя все, все они пока не дали никакого результата - стоят бешеных денег. А я к тому же еще учусь. Ну почти. Как я уже говорил: защищаюсь. У профессора фон Мюллера. Чрезвычайно интересная тема: Бенджамин Томпсон.
- Ага.
- Это имя говорит вам что-то?
- Если честно, то мы с ним не знакомы.
Ханфштенгль чуть улыбнулся:
- Он умер в 1814 году.
- Ах вот оно что.
- Одним словом: я сейчас живу - все, конечно, скоро изменится к лучшему, нет никаких сомнений - но сейчас я живу за счет старых запасов. И я бы охотно получил назад свою тысячу долларов.
- Ну и? Почему Вы не пойдете, - Вебер засмеялся, - с судебным исполнителем к Аманну в типографию и не вытащите печатные машины у него из под жопы?
- Удивительный совет Вы даете, господин Вебер. Мои патриотические взгляды... это несовместимо...
- С чем несовместимо? А. Ну да. Само собой. Конечно.
- Нет-нет. Это сделало бы выпуск Фолькише Беобахтер совершенно невозможным. И принесло бы Движению невообразимый ущерб.
- С этой точки зрения... Но если они не платят...
- Я был у господина Аманна. - Ханфштенгль вздохнул, - Я должен сказать: иногда бывает сложно продолжать верить в Движение. Со мной был мой Эдгар. Я соединил два дела: посещение парикмахерской с Эдгаром и нелегкий - поверьте! - визит к Аманну. Аманн показал на моего мальчика и сказал: Вы были с пареньком у парикмахера. И что? - спросил я. Как это связано с долгом? Если Вы - говорит мне этот Аманн - если Вы можете оплачивать стрижку ребенка - тогда с финансами у Вас всё в полном порядке. Я, сказал он, корнаю своих детей сам. Можно научиться! И Вам рекомендую. И выбросьте из башки - добавил он таким тоном, как будто в нем проснулся давешний фельдфебель - выбросьте из башки Ваше желание оттягать у партии деньги. У нее их нет.
Вебер безмолвно рассмеялся. Сначала закачалась голова, потом шея, потом живот, потом все тело. Кресло вторило ему, и даже пол начал слегка подрагивать.
- Я тут ничего особо смешного не вижу. - сказал Ханфштенгль, - Тысяча долларов - это немалая сумма.
- Я смеялся, простите, господин профессор только потому что мне пришла в голову одна идея. Продайте его мне.
- Что?
- Ну тысячу долларов. Долг.
- Ах, его.
- Я даю Вам... семьсот долларов. Наличными на лапу. Пардон... на руку. А Вы передаете мне бумаги.
Ханфштенгль пристально посмотрел на Вебера и сказал:
- Минус тридцать процентов. Это слишком много.
- Синица в руках... Журавль в небе, господин профессор.
- Десять процентов.
- Двадцать пять.
- Двадцать.
- По рукам! Вы меня разорили, господин профессор. Держите... - Вебер поерзал по креслу, чтобы добраться до своего заднего кармана, вытащил скатанную в трубку пачку денег, отсчитал восемь стодолларовых купюр и протянул их Ханфштенглю.