nobelesse oblige-2
Извиняюсь, если кто-то попался на дурацкий розыгрыш в предыдущей записи. В отличие от многих моих немецких френдов, которые честно признались, что раньше ничего не слышали о новом лауреате, меня не покидало ощущение, что я как раз буквально только что о ней что-то читал.
И точно, в очередной книге писателя Р. «Поваренок или Как я чуть не стал писателем» нашелся соотв. пышущий злобой и завистью пассаж.

- Или эта, - сказала Симона, - чокнутая Хульда Вагнер из Трансильвании. Ее тоже высоко ценят. Ну или ценили. Такие как она страдают из-за того, что холодная война испарилась. Сейчас беженец должен быть кубинцем, северным корейцем или хотя бы китайцем, чтобы выехать на рассказах о том, как его угнетали в родной стране. Тогда же, любой, кто приезжал из ГДР, мог нести распоследнюю чушь.[…]
Да, Хульда Вагнер. Она сбежала от издевательств румынской полиции, так живописала она свою нелегкую, без слез не вспомнишь, судьбу. Один ее приятель рассказывал, правда, что все было немного иначе. Совсем чуть-чуть, но все же иначе. Тамошние писатели собирались на отдаленной даче невдалеке от венгерской границы, чтобы на свежем воздухе подискутировать о смысле жизни. Из страха перед тайной полицией даже дискуссии о смысле жизни велись исключительно на отдаленных дачах. И как часто бывает в подобных случаях, во всем мире, но там в особенности, дискутировали они не на трезвую голову. И в самом конце долгого вечера (удалось ли постичь смысл жизни? Осталось за кадром.) поэтесса Хульда Вагнер, пошатываясь, отправилась домой, сбилась с дороги и, по дурацкой случайности, уткнулась лицом прямо в мундиры пограничников. И эти бетоноголовые коммунистические сволочи в отличие от оставшихся на даче друзей не хотели дискутировать о смысле жизни или хотя бы о литературе, а немедленно приступили к политическим репрессиям против поэтессы, что она заметила, впрочем, лишь когда, проспавшись, очнулась в тюремной камере.
- Злостная клевета, - просипел Херманн, - Хульда Вагнер печатается в нашем издательстве.

С испарением холодной войны писатель Р., надо заметить, сел в холодную лужу. Приведу уж заодно пышущий завистью и злобой пассаж о нобелевском комитете. Дело происходит в 2004 году.

- Эта дама, хотите признавайте ее заслуги, хотите нет, обязана своей Нобелевской премией императору Карлу.
- Какому Карлу? Тому что под Унтерсбергом?
- Нет, последнему австрийскому императору. Вы не обратили внимание на совпадение по времени? Я представляю себе дело так. В конференц-зале заседает нобелевский комитет. Все кандидатуры уже внесены, и присутствующие колеблются между двумя фаворитами: неизвестным не только в собственной стране, но и далеко за ее пределами тасманским поэтом Джонатаном Кенгуру и высоко ценимым в кругах знатоков (т.е. среди двух главных шведских литкритиков) сибирским драматургом Мэлсом Тракторовичем. Вдруг в зал вбегает секретарь с криком: «Представляете, только что римский папа причислил последнего Габсбурга, императора Карла, к лику святых».
А у шведов, которые и так леваки дальше некуда, на австрийцев уже огромный зуб: из-за реакционного правительства и идиотов, оравших «Хайль Хайдер!». А теперь еще и святой император! Они немедленно забывают и о Кенгуру, и о Тракторовиче, и принимают решение досадить австрийцам любой ценой. То есть присудить премию этому злыдню и извергу рода человеческого Томасу Бернхарду. Тут, правда, выясняется, что тот уже умер. Приходится взять ступенькой ниже, где и находится кандидатка. Все условия соблюдены: левачка, пишет абракадабру, никто ее не читает. Ну и австрийское правительство лопнет от злости.