|
|
Пишет Поток сознания (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} leon_orr)@ 2012-05-23 14:09:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Я ТАК ДУМАЮ! Три поэта - три образа
Моя реакция на пост "Крах и Мандельштам - возможно ли?"
Сначала о Бродском
В комментариях кто-то написал, что он заигрывал с религией. Я бы не назвала это заигрыванием, это другое.
Бродский весь принадлежит нашему времени, поэтому такие религии как иудаизм и православие для него излишне древние, излишне красочные, душные, плохо освещённые. Они пышны, а ему претит пышность. Весь его слог отрицает её. Чёткий и ясный ритм его стихов не имеют ничего общего ни с напевными молитвами иудеев, ни с хорами православных.
Если представлять стихи Бродского графически, то для меня они - ясная и чистая линия архитектуры классицизма или готики, с её рвущимися вверх шпилями и острыми углами.
Не зря ведь он написал: "...готический стиль победит как школа, как способность торчать, избежав укола"! Цитирую по памяти, поэтому могу быть неточной.
Однако, готический стиль принадлежит к жеманному и женственному католицизму. А у Бродского очень ясный взгляд.
Когда я думаю о нём, я вижу широкую спокойную реку или озеро ( но не море!) - большую пресную воду без единой морщинки. Пасмурный день, тишина. Вода, небо, прибрежный гранит - серые, жемчужные, светятся... Особенно светится небо, почти слепит, как это бывает при высокой облачности.
На берегу - невысокий городок, строгая, без финтифлюшек, архитектура, очень чисто - и над всем этим взлетает к небу шпиль кирхи, а в равновесие ему - ратушная башня с часами.
Это - мой Бродский.
Исходя из своих фантазий, я берусь утверждать, что, если он и заигрывал с религией, то это было заигрывание с её эстетикой, с её философским содержанием, когда вместо слова "бог" может использоваться любое другое - "высшая сила", "мировое сознание" - лишь бы они олицетворяли собой те неуловимые и неписанные законы, которые возникли сами собой в человеческом обществе ( ради его выживания), но были присвоены разными конфессиями в качестве "божественного наставления".
Сама попытка осознать, что есть жизнь, уже приводит нас к мысли о некоем "создателе" и желании нарисовать для самих себя образ этого существа или закона, или случайности.
Естественно, что невозможно описание чего-то непознаваемого в абсолютных величинах человеческой речи, и тут поэту на помощь приходят поэтические образы, которые и являются его способом мыслить.
О Пастернаке и Мандельштаме мне писать труднее. Как это ни странно, их я знаю гораздо хуже, чем Бродского, хотя читаю много дольше.
Они мне меньше понятны как люди, если быть до конца честной. В них я вижу только поэтов, поэтому и писать о них могу только как о поэтах.
С этой точки зрения, рисунок Пастернака - для меня - это сеть из голых веток, сквозь которую светится серое небо ( не светящееся, а просто - серое, забитое тучами). Это зелёно-золото-пятнистый сад, весь колышущийся, дышащий, в летящих пушинках: то ли тополя цветут, то ли одуванчики. Я не вижу его в городах, на улицах; для меня он весь принадлежит природе, но природе пригородной, отмеченной присутствием человека. Это не лес, не дикое поле, не овраги, "буераки-реки", а сад при даче, небольшой парк ( вроде того, что был в Филях в годы моего детства), переходящий в прирученный человеком лесок. И большой воды рядом с ним нет. Разве что озерцо в леске, небольшой ручеек, вытекающий из него... И грустный человек, стоящий на крыльце подмосковной дачи и глядящий...не знаю, куда. Может быть, внутрь себя?
А вот Мандельштам - это город. Большой, но пустынный. Помпезный, но грязный. Всегда плохая погода, всегда слякоть под ногами, всегда мечется бесприютная душа. Невозможно увидеть его на фоне радостной летней листвы или на берегу спокойного озера - на фоне простора. Он затискан в улицы, сверху давит небо, стены взмывают вверх, стремятся сомкнуться - незавершённый каменный шатёр, подванивающий, холодный. Ни натопить, ни привыкнуть к его сырому холоду. Впору закачаться возле одной и этих стен и запеть на древнем языке древнюю мольбу к кому-то всесильному, кто, может быть, сумеет раздвинуть эти падающие на маленького человека стены, осветить небо, иссушить лишнюю влагу.
Такими я вижу их, трёх поэтов, любимых мной, понятных мне и понятых мной именно так. Верно-неверно? А работает ли этот критерий - "верно-неверно", когда мы пытаемся понять других? Он, на мой взгляд, даже тогда не работает, когда мы пытаемся понять самих себя.
Где уж тут понять бога!
ОГЛАВЛЕНИЕ. Я ТАК ДУМАЮ!
Оригинальный пост находится здесь http://leon-orr.dreamwidth.org/1225362.h
Моя реакция на пост "Крах и Мандельштам - возможно ли?"
Сначала о Бродском
В комментариях кто-то написал, что он заигрывал с религией. Я бы не назвала это заигрыванием, это другое.
Бродский весь принадлежит нашему времени, поэтому такие религии как иудаизм и православие для него излишне древние, излишне красочные, душные, плохо освещённые. Они пышны, а ему претит пышность. Весь его слог отрицает её. Чёткий и ясный ритм его стихов не имеют ничего общего ни с напевными молитвами иудеев, ни с хорами православных.
Если представлять стихи Бродского графически, то для меня они - ясная и чистая линия архитектуры классицизма или готики, с её рвущимися вверх шпилями и острыми углами.
Не зря ведь он написал: "...готический стиль победит как школа, как способность торчать, избежав укола"! Цитирую по памяти, поэтому могу быть неточной.
Однако, готический стиль принадлежит к жеманному и женственному католицизму. А у Бродского очень ясный взгляд.
Когда я думаю о нём, я вижу широкую спокойную реку или озеро ( но не море!) - большую пресную воду без единой морщинки. Пасмурный день, тишина. Вода, небо, прибрежный гранит - серые, жемчужные, светятся... Особенно светится небо, почти слепит, как это бывает при высокой облачности.
На берегу - невысокий городок, строгая, без финтифлюшек, архитектура, очень чисто - и над всем этим взлетает к небу шпиль кирхи, а в равновесие ему - ратушная башня с часами.
Это - мой Бродский.
Исходя из своих фантазий, я берусь утверждать, что, если он и заигрывал с религией, то это было заигрывание с её эстетикой, с её философским содержанием, когда вместо слова "бог" может использоваться любое другое - "высшая сила", "мировое сознание" - лишь бы они олицетворяли собой те неуловимые и неписанные законы, которые возникли сами собой в человеческом обществе ( ради его выживания), но были присвоены разными конфессиями в качестве "божественного наставления".
Сама попытка осознать, что есть жизнь, уже приводит нас к мысли о некоем "создателе" и желании нарисовать для самих себя образ этого существа или закона, или случайности.
Естественно, что невозможно описание чего-то непознаваемого в абсолютных величинах человеческой речи, и тут поэту на помощь приходят поэтические образы, которые и являются его способом мыслить.
О Пастернаке и Мандельштаме мне писать труднее. Как это ни странно, их я знаю гораздо хуже, чем Бродского, хотя читаю много дольше.
Они мне меньше понятны как люди, если быть до конца честной. В них я вижу только поэтов, поэтому и писать о них могу только как о поэтах.
С этой точки зрения, рисунок Пастернака - для меня - это сеть из голых веток, сквозь которую светится серое небо ( не светящееся, а просто - серое, забитое тучами). Это зелёно-золото-пятнистый сад, весь колышущийся, дышащий, в летящих пушинках: то ли тополя цветут, то ли одуванчики. Я не вижу его в городах, на улицах; для меня он весь принадлежит природе, но природе пригородной, отмеченной присутствием человека. Это не лес, не дикое поле, не овраги, "буераки-реки", а сад при даче, небольшой парк ( вроде того, что был в Филях в годы моего детства), переходящий в прирученный человеком лесок. И большой воды рядом с ним нет. Разве что озерцо в леске, небольшой ручеек, вытекающий из него... И грустный человек, стоящий на крыльце подмосковной дачи и глядящий...не знаю, куда. Может быть, внутрь себя?
А вот Мандельштам - это город. Большой, но пустынный. Помпезный, но грязный. Всегда плохая погода, всегда слякоть под ногами, всегда мечется бесприютная душа. Невозможно увидеть его на фоне радостной летней листвы или на берегу спокойного озера - на фоне простора. Он затискан в улицы, сверху давит небо, стены взмывают вверх, стремятся сомкнуться - незавершённый каменный шатёр, подванивающий, холодный. Ни натопить, ни привыкнуть к его сырому холоду. Впору закачаться возле одной и этих стен и запеть на древнем языке древнюю мольбу к кому-то всесильному, кто, может быть, сумеет раздвинуть эти падающие на маленького человека стены, осветить небо, иссушить лишнюю влагу.
Такими я вижу их, трёх поэтов, любимых мной, понятных мне и понятых мной именно так. Верно-неверно? А работает ли этот критерий - "верно-неверно", когда мы пытаемся понять других? Он, на мой взгляд, даже тогда не работает, когда мы пытаемся понять самих себя.
Где уж тут понять бога!
ОГЛАВЛЕНИЕ. Я ТАК ДУМАЮ!
Оригинальный пост находится здесь http://leon-orr.dreamwidth.org/1225362.h
