|
|
Пишет Поток сознания (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} leon_orr)@ 2004-11-30 01:25:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
"...воздастся вам..."( Продолжение)
Легко сказать - вырваться! Груз прошлого спрессовывал сам себя, уплотнялся под собственной тяжестью, все удушливее становилось под ним, все тяжелее и глуше. Она научилась отключаться от окружающего, это помогло, стало немного легче, но хотелось истинного освобождения, а его не было.
Все перемены в ее жизни, как правило, происходили неожиданно. Так было и в этот раз. По приобретенной недавно привычке, она брела по какой-то улице, плохо сознавая, где находится, брела бесцельно, лишь бы не возвращаться в квартиру, где - запертая от нее дверь, прилизанный, неестественно, как-то профессионально, бодрый сын, конспектирующий очередную речь очередного генсека, бледная немочь - дочь, сидящая на диване перед вечно включенным телевизором, вещающем об очередных " трудовых подвигах ", хотя непонятно было, что за дело ей до этих подвигов, почему они ей интересны. Не хотелось возвращаться в этот чуждый ей мир, неестественный, неживой, убитый, как она теперь понимала, ею самой в тот самый миг, когда она позволила мужу назвать щенками собственных детей и запереть от них дверь, вместо того, чтобы выгнать его из дому. Она не сделала этого по извечному затхлому принципу, диктующему женщине обязательно быть " мужней " женой, невзирая на качества мужа. Иметь мужа было прилично, а не иметь - позорно, и она старательно избегала этого позора, убивая тем самым все живое и естественное в себе самой, своих детях, во всей жизни, которую они вели, постоянно преследуемые образом запертой перед их носами двери, как бы говорящей им: " О, вы настолько плохи, настолько жалки и отвратительны, что я лишаю вас своей любви, своей привязанности, пошли вон! "
Невероятна была разрушительная сила этого образа. Именно он отнял волю у дочери и заставил сына самоутверждаться наименее трудоемким методом, а ее жизнь разрушил до основания, и была она сама одновременно и жертвой, и палачом, как, впрочем, нередко бывает.
Она брела, уже не думая обо всем этом, когда посторонний звук вывел ее из спасительного отупения и заставил остановиться. Не понимая, что именно слышала секунду назад, она недоуменно озиралась по сторонам, и тут звук повторился. Она узнала его.Это был колокольный звон. Окончательно придя в себя, она увидела, что стоит перед нарядным, стройным, бело-голубым, с золотыми куполами, храмом. Это на его колокольне звенели и гудели колокола.
Повинуясь какому-то наитию, она вошла в сумрачный простор храма и огляделась.
Давно не бывала она в церкви и удивилась, увидев вокруг себя не только, как можно было ожидать, старушек, но и множество людей своего возраста, молодежи, детей. Поразило, что молодые непринужденно крестились перед иконами, прикладывались к ним, ставили перед ними свечи и выглядели при этом вполне естественно.
Она прошлась по церкви. Трещали свечи, их золотой трепещущий туман заполнял и оживлял сумрачное пространство храма, мерцали ризы на иконах, светились лампады цветынми елочными огоньками...
Только запах в храме был незнакомый. Раньше - вспомнилось ей - пахло медом и горящей хвоей, ведь свечи делали из настоящего воска, кадили ладаном. Теперь же она не слышала этого специфического православного запаха, и ей показалось, что церковь утратила что-то очень важное, что обаяние нарядного интерьера изрядно потускнело.
Справа от алтаря стояли гробы, в них лежали старики и старушки, обложенные цветами. " Неужели будут отпевать?! " - удивленно догадалась она. Совершенно ясно было, что церковная жизнь сильно изменилась за те годы, что прошли с ее последнего визита в крошечную церковку, тесно связанную с воспоминаниями детства.
Неожиданно для самой себя она купила тонкую желтую свечу из фальшивого воска, поставила ее к иконе Богородицы и, краснея и чего-то стыдясь, вышла на вольный воздух.
С этого дня что-то сдвинулось в ее жизни. Нет, никогда она не была верующей, но и атеисткой назвать себя она не могла, и жизнь, вероятно, могла бы повернуть ее как к вере, так и к неверию.
Все чаще, но всякий раз неожиданно для самой себя, стала забредать она в церковь, и каждый раз ей везло. То попадала она на службу, которые вели приехавшие из Штатов православные священники, то шло венчание, то крестили большую толпу детей и взрослых, и священник говорил удивительную проповедь о добре с цитатами из Василия Гроссмана и Юрия Домбровского.Однажды попала она на службу самого митрополита, и, вспомнив, что в детстве мать и бабка окрестили ее тайком от партийного отца, причастилась, умиляясь, но и чувствуя некоторую фальшь в своих действиях.
Надо сказать, что всякий раз, находясь в церкви, она испытывала именно смесь этих двух чувств - умиления пополам с ощущением фальши. Фальшив был не только воск. Фальшивы были смиренные взгляды старух - закаленных в коммунальных и трамвайных баталиях склочниц - фальшиво было смирение молодых девок в модных куртках и джинсах, с лохмами высветленных волос под шарфами и вязаными шапками ( она очень хорошо представляла себе их взбрыки вне храма ), да и ее собственное воодушевление - на чем строилось оно? Ведь не только на любви к хоровому пению, которую она испытывала с детства, и не на тяге к некоей непонятной субстанции - духовности - о которой столько теперь говорили. Несмотря на все свое нравственное и эмоциональное отупение, она понимала, что есть нечто нездоровое в ее новом увлечении, но что именно, объяснить себе не могла и продолжала ходить в храм.
Она бы очень удивилась, если бы кто-нибудь ей сказал, что, потеряв в земной жизни все, чем, обычно, жив человек - любовь, счастье, семью - она ищет точку приложения своих чувств, которые не умерли, как казалось ей, а затаились на самом дне ее сердца и ждали удобного часа, чтобы вырваться на свободу. Тихая, незримая, но упорная, шла в ней работа, которую она и не замечала. Но кончилась зима, в воздухе появилось что-то возбуждающее, какая-то новая свежесть бередила душу и готовила ее к переменам, которых мы всегда, невольно, ждем с наступлением весны, даже если не верим в них.
Приближался час и наступил однажды. Давно не ощущала она себя такой молодой и возбужденной, как в тот день. Она даже накрасилась - наложила тени на выпуклые веки, подкрасила ресницы, густо накрасила губы помадой - чего не делала уже очень давно. С удивлением рассматривала она в зеркале свое преобразившееся лицо и видела, что оно еще молодо, что морщинок нет даже возле глаз, кожа щек гладкая и розовая, а брови ровные и густые.
Увиденное обрадовало ее, хотя еще совсем недавно она была совершенно равнодушна к своей внешности. В приподнятом настроении, что-то насвистывая ( пела она фальшиво и потому предпочитала свистеть ), вышла на улицу.
Ноги сами привели ее к храму, и вруг, впервые в жизни, легко и естественно она перекрестилась перед его дверями, а войдя, сразу направилась к конторке, чтобы купить свечи. Хотелось поставить свечи к трем иконам, но денег набиралось только на две свечи: в кармане бренчала только немного мелочи, а кошелек остался дома, что случалось с нею нередко.
" Вот если бы по тридцать копеек свечки были, - подумалось ей и, наклонившись к старушке у конторки, она спросила, - скажите, пожалуйста, есть свечи по тридцать копеек? "
Та не ответила, занятая расчетами с другим покупателем, но ее приятельница, сидевшая рядом, неприязненно ответила: " Нет! - злобно глянула ей в лицо и тут же заверещала, - тьфу, тьфу, тьфу, срамница! Крашеная в храм пришла! Пошла, пошла отсюда, ах, ты, блудница! Вон, вон убирайся из храма!" - и толкала ее к выходу, и плевалась оглушительно.
Оторопев, она отскочила от беснующейся старухи, увидела любопытсвующие взгляды, съежилась от них и, пробортотав: " Старая дура! " - пошла из церкви.
Вокруг нее было немало женщин с накрашенными губами. Они покупали свечи, подавали поминальные записки, но на них никто не кричал, никто не гнал их, они успели каким-то непонятным образом спрятаться от непогоды, были чем-то защищены, и она не понимала - чем.
Злоба, унижение, слезы душили ее. Новыми глазами посмотрела она вокруг. Елейные лица, скорбные глаза, вздохи, возгласы: " Господи, спаси нас от ...католиков! " - все это было фальшиво и гнило, под всем этим прятались рожи склочников, ханжей, хамов, воспитанных долгими годами очередей, теснотой в транспорте, скученностью жилища, но все это считало себя лучше нее только потому, что умело притвориться и доказать себе, что ложь - не ложь, а притворство - не притворство.
" Боже! - подумала она, - за чем я гналась? Да лучше быть бесчувственной, чем жить этой приторной фальшивкой, этим лоснящимся притворством. Да я живее и честнее всех вас вместе взятых, потому что потеряла все и живу, нищая, но с богом не торгуюсь, а вы даже в вере своей ищете выгод и привилегий. Пропадите вы все пропадом, обойдусь без вашего сусального золота! "
И, повернувшись, она легко и свободно ушла в свою пустоту, которая стала милей для нее, чем серебряные ризы и золотые огни, освещающие кичливую суету толпы.
1990 год, Ленинград.
