"КРАСНЫЙ ДЕНЬ КАЛЕНДАРЯ"


21 января у меня день сугубо праздничный.
Во-первых, это день рождения моей сестры. Жаль, она ЖЖ не читает - не могу я ее здесь поздравить.

Но есть и еще один повод, и он, безусловно, не менее важен, чем рождение сестры.

21 января 1993 года ранним утром мы всей семьей шли под длинному коридору аэропорта Бен-Гурион.
Впереди стояли какие-то люди, они привественно махали руками и улыбались нам.
Я с дочкой шла впереди, мужчины шли за нами.
Какая-то женщина, когда мы поравнялись с нею, сунула дочери в руки огромный пакет сластей ( мы потом чуть не месяц с ними пили чай), и мы вошли в зал, битком набитый людьми из разных районов бывшего Советского Союза.

Наше появление в этом зале готовилось мною три года!
В 1989 году я приняла решение "ехать надо" и стала воплощать его в жизнь. Но кто-то - уж и не знаю, кто - считал, что я должна сгнить в питерской коммуналке, и начал нам активно противодействовать.

Сначала муж оказался невыездным: не те ракетные площадки обслуживал.
Видели бы вы, как я, абсолютно, на тот момент, аполитичный человек, не прочитавший за всю свою жизнь ни одной газеты и никогда не смотревший программу "Время" и другие новости, следила за ходом кампании по нераспространению ядерного оружия! Мне было тяжело слышать язык информационных сообщений, но я взяла себя в руки и была вознаграждена: в один прекрасный - воистину! - день были запрещены именно те ракеты, на площадках которых работал мой муж. Мы обрели свободу, настоящую: ведь до этого дня нас даже в Болгарию на Златы Пясцы не выпускали!

И я опять начала действовать. В моем рассказе "В тот год осенняя погода..." описано, какие шаги я предприняла. Но увы, мы опоздали: Штаты перестали принимать эмигрантов с израильским вызовом.

Запинки не было никакой: решение ехать в Израиль было принято одновременно с получением информации, что Америка не будет открыта нашей семьей - и это в то время, когда Питер снялся с места и двинулся в Германию.
Уже потом, когда отъезд был почти в кармане, я стояла в очереди к комиссии по освидетельствованию предметов, представлявших художественную ценность. Восемь месяцев стояла. Перезнакомилась со всем моим окружением там. Все это окружение ехало в Германию, чего я никак понять, а уж тем более, принять, была не в состоянии.
Мы готовились к алие.

Но тут военкомат решил, что без моего белобилетника-сына железнодорожные войска придут в полный упадок, и началась моя борьба с военкоматом. И о ней я упоминала не один раз.

Но и это прошло, и 21 января 1993 года мы вышли из "Боинга" на залитую солнцем землю Эрец Исраэль, а над нами качались опахала пальм, и дочка выдохнула восторженно-потрясенно:" Пальмы!"(она долго еще не могла привыкнуть к виду пальм на улицах и выдыхала это потрясенное "пальмы!" чуть не весь первый год нашей жизни в Израиле), цвела буггенвиллея, деревца кин-кана стояли, усыпанные желтыми плодами, у входа в здание порта, куда мы и вошли.

Надо сказать, что Питер сделал все, чтобы мы уезжали без сожаления. Такая противная зима была в том году! Такая слякоть, сырость и беспросветность, что, поднимаясь по трапу "Боинга" под ударами порывистого ветра, осыпающего нас снежной крупой, мы ликовали. И даже тот факт, что таможня Пулково нас обобрала, не мог омрачить наше настроение.
У меня в руках была клетка с нашим котенком Марией-Антуаннетой, Тусей, и начальник секьюрити сказал мне:" О, има шель хатуль!" ("О, мама кота!") - и был страшно удивлен, когда я, гордясь, сумела ему ответить:" Ло хатуль, хатулЯ" ( "Не кот, кошка").

А потом был ночной полет, мы ходили на экскурсию в туалет: такого туалета мы в жизни никогда не видели, - пили, вкуснейшие, как нам казалось, газированные напитки из банок, ели потрясающий завтрак (омлет с грибами, помидоры "черри", фруктовый йогурт, кофе со сливками...)

Какими дикарями были мы тогда! Обладая высокой культурой, мы жили вне цивилизации, и ее простейшие достижения выглядели для нас чуть ли не приметами ХХ1 века!
А человек должен жить в цивилизованном мире с внутриутробного развития, чтобы яркие упаковки, банки и бутылки не задерживали на себе его внимания, не унижала бы его эта мишура и пена дней.

Многое можно написать о том далеком дне!

Как все мы, пассажиры самолета, зааплодировали, когда наш летающий ковчег приземлился.

Как мы с дочкой пошли умываться в туалет аэропорта, а там стояла группка женщин, не умевших добыть воду из крана. И как я, внутренне чувствуя себя просвещенной европейкой среди дикарок, гордо подошла к раковине и просто протянула к крану руки. Я знала, что существуют краны с фотоэлементами и тепловыми реле.
Какое ликование началось у меня за спиной! Дамы чуть не целовали меня.

Как бедная Туся орала, боясь всего и всех, и ей вторили наши попугаи, сидящие во второй клетке, за которую отвечал муж.
Как Туське нужно было пописать, а песка не было, и я все уговаривала ее воспользоваться тетрадным листком, а она не понимала, чего я от нее хочу. Она и потом орала не переставая, когда мы уже ехали в микроавтобусе к друзьям в Беэр-Шеву. Водитель-индус страшно нервничал и бормотал что-то о сумасшедших олим (репатриантах), у которых и кошки сумасшедшие, ле-азазель ( к черту).

Как у меня в аэропорту украли сумочку с единственными нашими ста долларами, паркеровской "счастливой" ручкой, служившей мне верой и правдой более двадцати лет - все экзамены в институте я сдавала с ее помощью, все мои стихи и рассказы за это время написала ею - и обручальным кольцом, которое я сняла, когда мыла руки, и забыла надеть.
Это был последний привет с моей старой родины, догнавший меня на земле родины новой.

Как таможенник потребовал документы на кошку и птиц, взял справку, обошедшуюся нам в Питере в целое состояние, посмотрел на нее, держа ее "вверх ногами", повертел и отдал мужу сказав:"Беседэр" ("Порядок").

Как даже меня, выросшую в Батуми среди цитрусовых садов, потрясли усыпанные плодами апельсиновые деревья высотой с двухэтажный дом.
Как нас привел в шок вид шоссе с грудами мусора на обочинах и в кюветах ( надо сказать, что за годы нашей жизни здесь, Израиль стал гораздо чище, чем он был, когда мы приехали - думаю, этот мой намек достаточно прозрачен).

Как в Беэр-Шеве мужики таскали в дом наш багаж, и вдруг сын принес большой картонный ящик, полный огромных, в два мужских кулака, помидоров и желтого болгарского перца такой же величины - желтый перец я к тому моменту видела лишь на картинках.
- Где ты это взял? - спросили мы его.
- А там мужик какой-то в машине сидел. " Только что приехали?" - спрашивает. "Да", - говорю. Ну, он и велел взять этот ящик.

Мы были сражены наповал. Новая родина встретила нас хлебом-солью, и мы это оценили.

Потом, конечно, было много всякого. Была жизнь. Но когда я сегодня спросила у дочери, как ей кажется, сочувствовать нам нужно или поздравлять, она ответила, не задумываясь: "Поздравлять, конечно же, поздравлять!"

PS. Еще ночью я прочла пост на эту же тему у lusy_g@lj.
Простейшее сопоставление заставило меня сделать потрясающий вывод: мы с нею прилетели в Израиль В ОДНОМ САМОЛЕТЕ!
Почти четырнадцать лет понадобилось нам, чтобы узнать о существовании друг друга и познакомиться.
И лишь через полгода личного знакомства мы поняли, что наша жизнь здесь начиналась с одной стартовой полосы.

Люся, я тебя поздравляю с сегдняшней датой. Что бы ни было в жизни - плохое и хорошее - я тебя поздравляю. Потому что ты сделала это, а ведь народная мудрость гласит, что лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.
Не жалей! Все к лучшему в этом лучшем из миров.
Пусть тебе улыбается удача, а на мою улыбку ты можешь расчитывать всегда. Иногда улыбка друга помогает. Пусть моя поможет тебе.

Лехаим, друзья! Всем - до ста двадцати!