О Любовнике и смысле искусства В этом мире есть вещи, оценка которых не только всегда неизменна – то есть в любое время и в любой культурной среде, – но и является важнейшим признаком. Эта оценка является признаком человека. И когда кто-то от неё отказывается, он, соответственно, человеком в момент, когда совершает такой выбор, быть перестаёт.
Одна из таких вещей – это прелюбодеяние.
Интересно, что когда человек сталкивается с этою вещью в собственной жизни, для него возможны только два исхода:
принять это, сжиться с этим, и стать фактически животным, потому что для этого нужно умертвить свою совесть;
не сживаться, но всё-таки сохранять это в своей жизни, и сделать её, собственную жизнь, каким-то адом.
Впрочем, и первый исход – это, конечно, тоже ад, только отложенный.
Вот именно об этом рассказывает кино «Любовник» (реж. В. Тодоровский), которое недавно довелось посмотреть целиком.
В нём, в этом кино, всё правильно показано, совершенно правильно. Особенно вот это:
(герой Янковского, догоняя случайную, эпизодическую прелюбодейную женщину, с которой получил соответствующий опыт) «Ну, скажи мне, ведь ты же умная, красивая, весёлая – ну, как же так может быть, ведь на тебе же, на лбу у тебя не написано, что ты бл…ь!»
И вот это:
(герой Янковского) «Убить её надо было».
(герой Гармаша) «Да, надо было. Сразу, в самом начале, когда только началось. Убить и всё».
В этом кино достаточно достоверно показан именно ад. Не отложенный, а уже при жизни.
И за это, за правду, можно сказать спасибо.
Но вот что всё-таки непонятно, и о чём и хочется теперь сказать – как можно ад делать главным и даже единственным предметом того, что ты несёшь людям? Как можно нарисовать его и на этом поставить точку, остановиться?
Выходит, что получается утверждение ада.
Думаю, что это очень показательный случай, проявленный в этом, в частности, кино.
Как можно вдруг, сразу очень многим людям, потерять понимание простой истины, что общество, не преодолевающее, не отвергающее по определению беспрестанно открывающуюся уже в этой жизни перед человеком адскую перспективу, а в лучшем случае только констатирующее, что ад это ад, а не что-то другое – обречено?
Как можно потерять понимание этого, и забыть о преодолении – особенно показательном, образцовом, сотворённом ради поддержания ближних силою искусства, живым, ярким, воодушевляющим примером?
Какой тогда смысл в искусстве вообще?
Ведь если оно таково – выходит, что и нет никакого смысла, да и самого его лучше бы не было.