| Человек и собака |
[Dec. 1st, 2008|12:56 am] |
Премьера «Собачьего сердца» состоялась на старой сцене тюменского драмтеатра в конце июля.
Я не видела июльский спектакль. Посмотрела ноябрьский, после переезда театра, после того, как режиссёр что-то доделал, переделал, приспособил постановку к новым условиям. Не знаю, насколько увиденное мной совпадает с увиденным первыми зрителями.
Отзывы о «Собачьем сердце» далеко не хвалебные. На спектакле 29 ноября наблюдала разную реакцию. Скуку, восторг, недовольство.
Мне повезло: сидела в первом ряду, всё видела и слышала. Повезло ещё и в том, что хорошо знаю постановки Александра Горбаня, привыкла к его манере и легко воспринимаю то, что, быть может, озадачивает неподготовленного зрителя и возмущает взыскательного знатока: эстрадность, эклектичность, вольное обращение с текстом. Всё это встретишь не только в работах Александра Горбаня, но у него показатели дурновкусия зашкаливают.
К чему веду… А к тому, что спектакль мне понравился. И вряд ли только потому, что происходящее в непосредственой близости сильнее воздействует на психику, что я привыкла, многое прощаю, что-то перестала замечать.
Нет, я замечала лишнее и думала, что вон то из «другой оперы», а с этим явно перебор; замечала затянутые переходы, грубость подачи, недоумевала по поводу музыкального оформления. Но всё это мне это не мешало. Не было скучно ни одного мгновения.
Спектакль вписался в новую сцену, не подходящую для камерной игры, он концертный, эффектный, шумный, разнородный, как и оформление театра.
Актёры на своём месте, освоились, уверенно обживают новый дом.
Сергей Скобелев хорош в эпизодических ролях и в роли Борменталя, разве что слишком узнаваем, повторяет наработанное, однако это простительно, его эксцентричные, пародийные персонажи нужны спектаклю. Великолепный
Анатолий Бузинский в роли швейцара Фёдора, бывшего генерала с крестами на груди: жутковатый образ убийцы, абсолютно преданного хозяину-убийце. Ведь
профессор Преображенский – убийца, только об этом сказано не прямо, а опосредованно, через действия Фёдора.
Клоунская прислуга и жилтоварищи. Клоунский "шпион", клоунские журналисты. Чекисты тоже клоуны. Примечательно, что жилтоварищи, журналисты и чекисты ходят тройками. Намёк зловещий, а исполнение комедийное.
Славные собачки: Василич (он же Шарик, Владимир Орёл), Дора (Татьяна Телегина) и Муха (Константин Антипин). Режиссёр придумал собачью
компанию. Его симпатии – на стороне животных.
Так и думаешь, как режиссёр повелел: посмотрите, какая человеческая мразь получилась из милейшего пса. По поводу человека в спектакле нет никаких иллюзий. Человек ужасен! Но жалко его... собаку.
Дворники гоняют Василича, Муху и Дору, не разрешают помочиться в общественных местах, а прохожие не воспитаннее собак, норовят справить нужду в подворотне.
Профессору Преображенскому показывают потенциальных жертв эксперимента, материал для лабораторных опытов, люди тянут руки сквозь прутья клеток, как псы на живодёрне: выбери меня, меня!
Главная удача спектакля – профессор Преображенский в исполнении Владимира Обрезкова. Вначале Преображенский – приятный господин, эдакий Чехов-Станиславский, дореволюционный "батенька". Приятно смотреть, как он ходит, носит пальто, подставляет седую голову заботливой прислуге, чтоб надела шапку-пирожок. Преображенский держится с достоинством, думаешь о нём: вот же человек, лучший образец породы. Злорадно ждёшь, когда он всей этой шушере надаёт по ушам одним элегантным взмахом.
Затем обнаруживается, что профессор вполне вписался в советскую систему, знает, кому надо пожаловаться, о чём донести, на какие рычаги нажать. Не теряет внешнего лоска, но понятно вдруг, что он тоже не идеал, из того же теста слеплен, что и другие люди.
Острая жалость к нему и пугающая перспектива в одном моменте:
Преображенский вскочил из-за стола и пробормотал машинально "заключённый такой-то, номер такой-то". Он задремал перед обедом, и пригрезилось. Очнулся от восклицания прислуги. Этот момент прояснил состояние героя: он понимает, что делает, где находится, с кем сотрудничает, он предвидит свою судьбу.
Сломленный, растоптанный человек. В финале Преображенский резко постарел. Его сокрушил неудачный эксперимент, он потерял веру в себя, в науку, в человечество. Если перед первой операцией он просил божьего
благословения с уверенностью профессионала, которому многое позволено, который ощущает поддержку и говорит "господи, благослови" даже не как ритуальную фразу, а как формальность, по обычаю, то перед второй операцией
Преображенский обращает к небу всю свою веру, всего себя, в последнем
отчаянии, почти без надежды. У него нет сил, ни физических, ни моральных,
сомнительно, что он сумеет удержать скальпель, настолько слаб.
Преображенский стоит спиной у залу, тяжело опираясь на трость, правая рука
скручена артритом, он с трудом разминает узловатые пальцы, как будто даже не для операции, а хотя бы для существования – он пытается удержать воздух.
Профессор Преображенский уже ни на что не способен, но идёт оперировать.
После сидит с ласковым псом у коленей, и звучит фонограммой просьба
отпустить его, выпустить из страны. Вместе с женой… Булгаковой. Да, это пошлый приём, но в спектакле он не воспринимается пошло. Потому что Булгаков – это отчасти Преображенский, и Булгаков работал на власть, о чём режиссёр напомнил в театральной программке, процитировал Сталина.
…Преображенский постукивает тростью в такт весёлой
музыке, бессмысленно добродушный дедушка, дрожащий студень, он уже за
пределом всех испытаний, только пёс у ног счастлив обретением хозина, малым
теплом жизни. Он постукивает-постукивает палочкой и внезапно откидывается навзничь. Шарик в недоумении, ещё не осознал потерю. Человек ужасен. Но куда собаке без человека?
*для "Тюм.курьера" |
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/imported-profile.gif){kind=small}