| 7:49a |
— В сентябре на Фестивале православной студенческой молодежи в Москве была создана Ассоциация домовых храмов при вузах России. И это правильно: в области духовного воспитания студентов университет и домовая церковь — соработники. Многие высшие учебные заведения России или имеют домовые храмы, или обдумывают их открытие. Будущее у подобной ассоциации, безусловно, есть.
Стянув ладонью лицо, Федулов изнегомал и томился на заседании ученого совета, с четырнадцатого ряда выслушивая всю эту несусветную несуразицу из президиума. Уже сам голос проректора напоминал о недавнем проигрыше: открытые письма, хождения по член-коррам, пикеты и сходы, сюжет на «Эхе» и репортаж на «Дожде», списки подписантов — всё, во что Федулов так погрузился в последние месяцы — всё как об стену горох — и при родном Политехе водрузили камень в основание нового храма непонятных мучеников, а на въезде восставили поклонный крест. Представители естественных и точных наук, включая трех академиков, понурились и внимали. Тяжелый, на сотню децибел голос проректора мычал колоколом:
— Состояние духовного образования и богословской науки в Православной Восточной Церкви в XVI–XVII вв. Затем — католический прозелитизм в православных странах. Второй семестр. Церковные школы юго-западной Руси. Киевская Братская школа и ее реформа митрополитом Петром Могилой.
Этого Могилу уже не мог вынести Федулов и, встав, заскользил под занавесками к выходу из прямоугольного зала. А хоть бы и заметили — уже всё равно: раз и здесь такое начинается, то и ладно, дальше некуда. Всё с ног на голову, дожили. Федулов шел по кривой улице, шепотом крича и мелко размахивая руками, будто пытаясь убедить крошечного собеседника. Остановился резко, как вкопанный одним махом миллионов лопаток мелких бесенят. Перед ним чернела дверь, из нее тянуло прохладным подвалом и разогретым воском. На солнце светилось объявление: «Храм открыт».
Федулов прокрался внутрь, ощутив блаженную прохладу и переливы свеч. Сбоку от алтаря склонился батюшка в нарядном облачении, к нему тянулась редкая очередь: 3-4 женщины и крупный стриженый юноша, который все время шевелил губами и крестился. Купив для приличия свечку и повиляв с ней по незнакомым углам, Федулов как-то пристроился крайним. Верующие по очереди подходили к священнику и говорили с ним пониженно. Когда почти подошла его очередь, Федулову удалось уловить обрывки слов и понять, что здесь творится исповедь.
Очередь смещалась, и Федулов волновался все сильнее, и все яростней смотрел на неподвижную бороду незнакомого священника. Наконец на жмущихся коленях, заходясь от приторного ужаса, он подошел к нему. Не шевеля своею длинною седою бородой, батюшка потянул грозно:
— Крещеный? Православный?
— К-кре-щеный, — Отвечал Федулов, от страха запинаясь. — В детстве бабушка крестила, от родителей тайком.
И тут Федулова прорвало. Он говорил долго, взахлеб и мучительно, широко и полно, и яростно — он все вспомнил, а особенно поклонный крест и верующего проректора, и храм непонятных мучеников. Алчность и лицемерие, и мракобесие, и нанопыль, и шесть тысяч лет от сотворения — и Джордано Бруно, да. Федулов говорил бы еще, но он был человеком интеллигентным, а потому остановился, лишь только батюшка сделал знак.
Не шевеля своею бородой, тот смотрел в самую суть и отвечал Федулову: «Каким бы ни было стрессорное воздействие на организм, оно активирует симпатическую нервную систему, что вызывает выброс мозговым слоем надпочечников адреналина, а нейронами в стенках сосудов — норадреналина. — Батюшка не остановился даже когда послышался глухой удар, — то Федулов грохнулся безумный, — и тянул свое бесконечно. — Гипоталамус резко повышает синтез и секрецию кортиколиберина, вазопрессина и окситоцина, которые активизируют секрецию адренокортикотропного гормона гипофизом». |