После каждого отпуска у нее обнулялась память. Пока самолет, с нутром, еще полным морского воздуха, совершал последние петли и неохотно снижался над темным провалом Москвы, она закрывала глаза от ужаса и только просила, чтоб не упасть, или чтоб раз — и всё.
На этот раз снижение она удачно проспала: еще в блестящем чаду дьюти-фри встретился случайный коллега и показал, где за три безакцизных «Мартини» дарят рюкзак, а за две — шлёпки. Кругом мягко пахло птичьим гриппом, пассажиры скрывали лица повязками, рейсы жутко задерживали, и делать было все равно нечего, да и шлёпки пригодятся.
По трапу вскарабкались вместе, громыхая стеклом в маркетинговом рюкзаке, и когда часа два спустя врачи, все же, добрались забирать свои ватные мазки, то ни того, ни другого так и не добудились. Доктора махнули рукой — она проснулась только теперь, осмотрела пустую багажную полку и стронула с места сразу четыре пустые бутылки.
Случайный коллега куда-то испарился, и она, потерявшись в нелепом здании аэропорта, растерянно выползла на ледяную парковку, заурчала колесиками чемодана, стала тыкаться в поисках — маршрутки? автобуса? снова ничего не помнится — опасливо обходя хамоватых таксистов и от метели прикрывая горло.
Прошло десять дней, но ее будто не было вечность: на углу уже вздымался новехонький кристалл торгового центра, и даже схема метро успела отрастить дополнительные щупальца. Приходилось заново учится ходить по этому городу, смотреть на других, заново привыкать, адаптироваться, отращивать кожу, складывать веки гармошечкой.
Прибежище достаточно глухое и тихое находилось в эгоизме. Она любовно обставляла этот уклад — так, чтобы не иметь дела ни с чем, молча пережевывать пиццу, избегать озверевших приезжих, не стараться, не встречаться взглядом с ментами, осторожно держать равновесие на льду и ни к чему вообще не притрагиваться.
Беспамятство проходило только со сменой сезона: когда весна наполняла замшелые дворы двухнедельной выдержки туманом, она возвращалась в чувство. На рассвете, спустившись к безлюдной улице, выдирала куски трепещущего, кровоточащего асфальта и с наслаждением, до красноты терлась о них щеками.