«Архидьявол Бельфагор был послан Плутоном в мир сей, чтобы жениться».
МакиавеллиК одному мужику пристала Обама. Сама чернющая, ушастая, за левое плечо уцепилась — возьми, говорит, меня однополым браком, я за то богатым да страшным тебя сделаю. А не согласишься, так укропам сдам, они такого враз на гиляку подымут. И никакого житья мужику от Обамы той не стало — а у нее-то рыльце собачье, в рогах разноцветные ленточки.
Поперву тот еще думал отбазариться, дескать, благодарствуйте, но вот никак без должного благословения. Да Обама-то не отстает, типа, ты не дрейфь, знаю я одного попа, тот хучь кошку окрестит, лишь бы не бендеровец. Второй раз мужик отвечает: звиняйте, мол, но вот как болотных майдаунов всех перевешаем — тогда и поговорим, тем же вечером.
Рассердилась тогда Обама и вскочила там в одного шевича. А чтоб поняли все, кто тут в него вселился, говорила-то всё ну чисто какие навальные. Многие грехи те рассказывала, и про одного игумена, кой с марта еще в келье держит пленную укропиху, шпионку и порноактрису, монашенком переодетую, тож наклеветала. Испугался мужик, оскорбился чувствами: а и чорт с тобой, Обама проклятая.
Вот и заручился мужик с Обамой той обжениться. Только сперва, говорит, снеси меня в свою Пиндосию, хочу посмотреть, как там у вас национал-предатели с жиру бесятся. Да и на меркель твой бездетный поглядеть также любознательно — а не исполнишь, дескать, так меня тебе и не понюхать. Обама та обрадовалась, смотрит на него, как сквозь сито. Мужика обхватила, с ним вдвоем под землю провалилась и вмиг с обратной стороны выпрыгнула.
Ходит мужик по земле чужой, удивляется: и все-то тут не по-нашему, только икея русская. Деревья вверх корнями растут, сыр вонючий, что ни технологии, то оранжевые, зеленки не продают. Нормальных даж за ориентацию не считают, и толерантность стоит такая, что прямо слезу выбивает, дышать вот невмочь.
Хутор у Обамы той богатый: белый дом стоит, отдельно турецкая баня, отдельно синагога жидовская, еще избушка для прессы. В коровнике-то огромный правосек живет сам об одном глазу, по ночам на Гитлера воет и долбится. Пока то да се, мужик мигом на него дело открыл за демонстрацию Запрещенного, а сам в белый дом кинулся, на трибуну скарабкался, да взмолился, дескать, отец родной антихристосушка, влепи уж ты им двушечку!
Зашипели тут корпорации трансгенные, трансгендерные, транснациональные. На Обаму кинулись: послушай ужо — то Русь скрыпит! Гляди, явятся честнейшие хирургвимы и славнейшие без сравнения хиросимы, с флагами трехцветными: сверху черный, снизу черный, а посереде черный тож. Дождалося беды, ты, кикимора? Обама разобиделась, по потолкам забегала: наты со псаками ей боле не оборона.
Схватила она мужика да на место отнесла, на беэмпе поставила. А за обиду свою выставила супротив него все свои санкции — у Обамы той копыта-то козлячьи, волосы кудрявятся. Это у тебя не дозрел еще, говорит, социум, чтобы вводить нам с тобою безвизовый режим, сиди тут, импортозамещай как-нибудь самостоятельно. Мужик и рад, что от Обамы-т отделался! Правда, за отлучку ту Якут его все одно отмудохал.