Вот не надо, не надо
читать сначала Сапковского, а потом трубадуров... От этого длиииинные баллады пишутся...


Я шёл сквозь лес напрямик, как хотел –
Нетронутой белизной,
И тонкий наст под ногами хрустел,
И след оставался за мной.
Смолистые ветви роняли снег,
Будто они – облака,
Был ветер свеж, и радостен бег,
И розов – ранний закат.

А лес был чёрен и страшен.

Надеялся вечером выйти к жилью –
Посёлку невдалеке.
Да правой лыжей влетел в полынью –
Непрочен лёд на реке.
Речушка лесная – о чём говорить,
Шириною в плевок –
А ногу изрядно сумел повредить,
И дальше идти не смог.

Ну, злюсь на себя – идиот, урод! –
Да толку воздух саднить.
Мобильник, конечно, же, не берёт
(И было б кому звонить!).
Делов-то всего – километров пять,
Ну, в крайнем случае, шесть;
Да сломана лыжа, на ногу не встать,
И что тут делать – бог весть.

Темнеет. По лесу ночью ползти –
Идея совсем дурна.
А я как чувствовал – захватил
С собою флягу вина.
Понятно, что надо рассвета ждать
И греться ночь у костра...
Не двигаясь, можно хворост собрать?
Ага. Сучка полтора.

Какой-то всё ж сделал я костерок:
Чуть света, чуть-чуть тепла,
Но, в общем, решенье так – на часок.
Нога совсем отекла.
С ближайшей ели лапник содрал,
Уселся спиной к стволу.
Что спать нельзя – это твёрдо знал.
Ну что ж – таращусь во мглу.

Увидел рядом гибкую тень
И рдеющий отсвет глаз.
Похоже, дела унылы совсем:
Вот волки здесь – в самый раз!
Ни сдвинуться, ни рукой шевельнуть –
Замёрз, как помойный кот.
Так вот какой он, последний путь…
Ну, жду, что произойдёт.

Обнюхивает. «Я вполне еда!» –
Докладываю – что терять?
Глядит заинтересованно: да,
Сейчас меня будут жрать.
Глядит. Белеют клыки над лицом.
Ложится рядом. Тепло.
Обнял. Словно в снег, провалился в сон –
Неужто впрямь повезло?

Проснулся. Сизый дым от костра,
Рядом – волчьи следы.
Смотрю на часы – дожил до утра.
Хочется пить. Воды!
Женщина в сером – а взгляд ночной,
Не ошибиться никак –
«Вот тебе чай. Пей быстрей, не ной –
Капает с туеска».

Пью и невнятно благодарю.
Чай. Горячо в груди.
Пью. Ошалевший, смотрю, смотрю…
«Дырку не прогляди!
А за такое не благодарят».
(Легка улыбка её).
«Я ведь не убиваю зря –
Я просто беру своё».

«Я стану оборотнем?». «С чего?
Будешь таким, как был.
То, что со мною – лишь колдовство.
Правда, хватило сил –
Кровью за кровь – проклятье убрать.
Нынче – воля моя:
Зверем лесным к полуночи стать
Иль не покинуть жилья».

Как же глаза её глубоки –
Бархатное вино...
Я, осмелев, коснулся руки:
«Расскажи». «Всё равно
Больше не свидимся, всё равно
Сказками люди сочтут –
Ладно уж, слушай: дело давно
Было. Года идут…

Раньше любила, была женой –
Жизнь рекою текла.
Муж мой меж тем приглянулся иной –
Ему она стала мила.
И вот, в подполе меня заперев
(А там темно, как в гробу),
Подруга – я помню этот напев –
Стала творить волшбу.

Их план был ясен: волка убить
Легко, законно вполне.
Пропавшую тоже просто забыть:
Кто вспомнит-то обо мне?
Как я копала свод земляной –
Лапы стерев до кости...
И знаешь – они не успели за мной:
Мне удалось уйти.

По следу – по крови – потом гнались,
Но лес не отдаст своих:
Не алые капли – осенний лист
И бурая россыпь хвои.
А я привыкала. И я ждала.
И дождалась через год –
Когда в лесу её подстерегла,
Из брюха выгрызла плод.

Что дёрнулся? Правда. Она жива
Была ещё где-то с час,
И были бессильны её слова,
И не было больше чар.
А я свободна. В придачу к тому ж –
Теперь человек и зверь.
А как по счетам заплатил мой муж –
Тебе знать не стоит, поверь».

Смотрел я в глаза ей. Рвали ветра
Небесную синеву.
«Ну ладно, ты здесь полежи у костра,
А я людей позову.
Прощай. Считай, что тебе повезло.
А лучше – ты мне не верь».
И долго пламя её волос
Виднелось среди ветвей.

А лес был чёрен и страшен.

А вскоре послышались голоса.
Я выжил. И стал сильней.
Но часто с тех пор ухожу в леса,
Брожу, не считая дней.
И с каждым костром – огонь в небосвод –
Я сам сгораю дотла:
Она ведь вправду своё берёт.
И душу мою – взяла.