Легенда
Его настигли поздним вечером, когда на пляже уже никого не было. Георг шёл вдоль моря, по террасе выше уровня песка, и в полутьме было видно, как накатываются волны.

– Георг Элинсон? – осведомились сзади. Чётко очерченный холодящий кружок в районе позвоночника не позволял рассчитывать на длительную светскую беседу.

Он кивнул.

– Сожалеем, но нам придётся прервать вашу земную нить… – несколько старомодно продолжил неизвестный.

– Я в курсе, – равнодушно ответил Георг. – Можете опустить пистолет – всё равно не убегу.

– Приятно слышать.

Холодок исчез. Георг небыстро обернулся.

Рядом стояли двое. Высокий светловолосый – или уже седой, не поймёшь в сумраке – продолжил:

– Кстати, а почему? Неужели не хочется продлить вот этот вечерний променад? Вы ещё молоды…

Седой, невпопад подумал Георг. Всё-таки седой.

– …знамениты – между тем создаётся впечатление, что вы нас просто-таки ждали.

– Ждал, – подтвердил Георг. – И не очень огорчён. Один вопрос – зачем?

Седой чуть смущённо улыбнулся.

– Боюсь, вам не понравится ответ. Но врать смертнику – как-то не принято. Моветон…

– Да вы присаживайтесь, – усмехнулся Георг, и сам приоблокотился на камни, ограждавшие террасу.

– Благодарю. Так вот, видите ли, на этом курорте большие проблемы. Проще говоря, из-за череды неблагоприятных обстоятельств – несомненно, известных вам – туристов почти нет.

– Кажется, понимаю, – задумчиво сказал Георг. – Романтическая гибель…

– Вот именно! – седой явно обрадовался, что продолжать не надо. – Возлюбленный великой поэтессы...

Георга передёрнуло. Седой удивился.

– Слушайте, неужели вам не лестно? Эх, если бы кто-то когда-то так меня любил… А стихи прославили вас – и, возможно, не на одну жизнь вперёд. Причём, в отличие от Беатриче разных времён, вам не понадобилось для этого умирать… гм, мда…

– Вы никогда не пробовали прожить не свою жизнь? – резко спросил Георг. – Вот только потому, что талантливая идиотка, увидев вас, вдруг решила, что без вас ей не жизнь? И о вас уже щебечут по всей стране. И друзья детства смотрят на вас с укоризной: мол, нельзя быть таким жестоким, или глупым, или самовлюблённым – да неважно каким, нельзя быть таким! И в хрестоматиях пишут пояснения, где, в лучшем случае, поминают только инициалы. А вы не понимаете, ну совсем не понимаете, что же делать. Потому что с ней не перекинулись и десятком слов. Потому что никогда ничего плохого ей не делали. И хорошего тоже. Просто подвернулись под руку, и вот уже – чужая жизнь. Может, лучше, может, хуже – но придуманная ею. Не моя.

Георг ударил кулаком о каменное ограждение. Белый окатыш гальки – видимо, и так плохо державшийся в засохшем растворе – с тихим шорохом соскользнул под ноги. Георг проводил его взглядом.

– Извините… – виновато сказал седой.

– Да ладно. Привык. Да, а что касается смерти – я периодически интересуюсь такими вещами. Про сегодняшний вечер – так просто знал.

– Хорошо, – седой, наконец, взял инициативу в свои руки. – Тогда, если вы не возражаете, мы всё-таки продолжим. Можете… ну, не знаю, попрощаться с морем, например… Дилор подождёт.

Молчавший до того брюнет, услышав своё имя, посмотрел на седого. Тот сказал несколько слов на неизвестном Георгу языке.

– Да пожалуйста, – снова обратился к Георгу седой. – Право слово, несколько минут ничего не решают.

– Абсолютно. Морю всё равно, знаете ли. Мне тоже.

Дилор навёл пистолет и начал прицеливаться. Георг не отвёл глаз, спокойно переводя взгляд со стрелка на своего недавнего собеседника и обратно. Наконец брюнет не выдержал, спрятал пистолет, что-то буркнул и быстро пошёл вдоль террасы.

– Что он сказал? – поинтересовался Георг.

Седой усмехнулся.

– Вам не понравится.

– Это я уже понял. И что же?

– Не могу, говорит, стрелять в легенду. Георг, вам цианистого калия не одолжить? Или, если легенда настроена не столь радикально и вам просто умыться, то фонтанчик – вот он, рядом...