| |||
![]()
|
![]() ![]() |
![]()
Их голосам - всегда 1 И эпатаж, и вежливый порок, Уайльдовская роковизна взгляда, И заблудиться в тысячах дорог, Александрия, ничего не надо, Покуда мир, как мир, и дом, как дом, Форель плывёт, не задевая льдинки, Пока ещё не грянуло бедой, Покуда занавешены картинки, И можно флиртовать и шутковать, И сладки шалости, и доводы так вески, Но век уже поднялся, жутковат, Вот-вот - и отодвинет занавески, Покажет там такое... Синема Вдруг голос обретёт, сойдя с ума. 2 Кронштадский мятеж. Смерть читает с листа. Надеждой себя не тешь. Юра - там. В этих бараках, где выход - расстрел, Разменная пешка в багровой игре. Молитва, стихи - Удержать бы нить. Боже, не будь глухим, Не казни! Господь не бессмысленней комиссара, по крайней мере. Может, воздастся по запросу или по вере. Обломки - плохой фундамент, но что-то же делать надо, Глаз приноравливая к ночным арестам или дневным громадам. Арестов ещё немного. Громады не всё заслонили пока что. Серебряного шитья обрывки волна покачивает, Убаюкивает: "Блока больше нет, Гумилёва нет, Волошина нет, Маяковский - кто б мог подумать? - тоже во тьме, в тишине"... И властитель дум - постаревший, сдавший - о каком эпатаже речь? Времена иные подходят к горлу, драгоценное бы сберечь: "Милый Юрочка", "Милый Майкель", орфографии старой вязь, Хоть немного тепла передать друг другу - исчезая уже, дробясь, "Грипп вообще глупая вещь", "Непременно чаю испить" (До открытия антибиотиков так немного, но всё равно не успеть), И на диком советском канцелярите - бумага от чёрт-те кого: "Тов. Юркун Тов. Александрова является н/ представителем. Просьба выдать ей паспорт Кузмина М.А., костюм и белье, чтобы одеть покойного." То, чем дышали, чем любовались, - оказалось не надо. Книга Юрия сгинет в тридцать восьмом, дневник Михаила - в блокаду. Книга Юрия сгинет после его расстрела - вновь миновать не случилось: Слёзное слово за спиною боле не трепетало и не лучилось. И на взбитом волнами береге от мира - самая малость. Чем жили - осталось. |
|||||||||||||
![]() |
![]() |