детский гулаг 2
начало: Мой опыт детского "гулага", личный
В лагере нас расселили по корпусам, по возрасту. В каждой палате-казарме по (наверное, не могу утверждать точно) тридцать коек, может, меньше, но тогда меня просто поразило кол-во этих коек в помещении. Где надо прилюдно раздеваться, ложится спать, естественно при полном освещении. Для меня это оказалось непривычным - поначалу. Потом наша палата, как и другие такие же, превратилась в социальную общность людей, которой я и сейчас не могу подобрать слово для определения. Стадо? Стая? Не подходит.
Во-первых, как-то сразу на второй-третий день формирования стада (буду так называть, это определение ближе всего подходит под мои сегодняшние впечатления того, что пытаюсь описать) внутри него выделилось так называемое большинство. Пресловутые 80-85% послушные и всем довольные дети, которые были не против ходить на линейки, петь песни, читать стихи, сидеть возле костра и вообще проводить место ВМЕСТЕ, в толпе, ощущая чего-то такое, что мне и некоторым другим решительно было не по нраву. Большинство тащилось от того, что они представители "лучшей" (или, например, "плохой", "отвязной") в лагере палаты, у которой даже есть свой, отличный от других палат, номер. Среди этого большинства на четвёртый-пятый день уже выделились лидеры, которые быстро стали помощниками пионервожатых и прочего начальства.
Я настолько был отстранён от всех этих дел, что сейчас даже не помню какого пола был пионеровожатый нашего отряда, я запомнил только номер палаты: пятая. Этот номер висел рядом с входной дверью строения, чтобы его не путали точно с такими же строениями в улице. Наверное, благодаря зрительной памяти, я этот номер запомнил.
А что же остальные 15% процентов стада спросит внимательный читатель? Остальные были одиночками, однако, тем более, для ребёнка это очень тяжело быть самому по себе. Поэтому, "отщепенцы" тоже быстро разобрались между собой и со своими симпатиями и начинали дружить небольшими группами: по двое, трое человек.
Мне опять повезло и я близко сошёлся с братом и сестрой двойняшками, которые приняли меня в свою компанию и мы уже не так сильно чувствовали давлеющее влияние на свою психику лагеря-общежития. Мы не ходили на линейки по-возможности, эти всякие утренние построения - бр-р-р. Не сидели с другими у костров, не записывались в исполнители всяких спектаклей и игнорировали любую деятельность палаты (отряда) по улучшению её показателей среди других отрядов лагеря.
Мы вообще не понимали смысл соревнования отрядов. Мы втроём уходили в лес, какой-то укромный уголок, где нас не могла достать общественность и общались. Наперегонки с братом той девочки собирали ей бруснику и очень гордились, когда удавалось найти большую красную ягоду для неё. Они плели из цветной проволоки колечки, а мне это не удавалось, но я быстро нашёл себе занятие в том, что из обломков кирпича камнями вытачивал красные сердечки, которые и дарил той девочке.
Мы не пользовались общей прачечной (если она там была?), нас заставляла стирать свои вещи та девочка, на озере, вечерами. Мы всё делали втроём.
Я сейчас не могу вспомнить те события, которые оставляли у меня тогда тягостное и брезгливое отношение ко всему этому общественному устройству лагеря, и смог бы я один (а ведь были и такие!) более-менее пережить свой срок, но опыт социального выживания в толпе и контролируемом стаде я для себя вынес именно тогда.
Могу вспомнить то, как нас кто-нибудь заставал в неположенном месте во время какого-нибудь построения, линейки, концерта или ещё какого торжественного события. Что интересно, это по интонации обычного вопроса "а что вы тут делаете?" мы сразу безошибочно могли определять из какой группы человек его нам задаёт. Или это наш человек, из группы выживающих одиночек наткнулся на нас случайно, или это всё-таки уверенный в себе с обличительным пафосом человек большинства. Почему-то эти из большинства были уверены, что мы изгои, которых не принял в себя их такой замечательный коллектив. Мы же просто не понимали тогда их логику и почему-то не считали их баранами, не испытавали к ним ненависти или даже неприязни - это для нас была какая-то безликая серая неизвестная науке масса, с которой лучше никак не контачить, чтоб не заразиться.
продолжение, наверное, следует