Радио · "Мотыга · Джем"

Первый увиденный мною сегодня на новостной странице баннер тут же открыл мне тайну популярности Энрике Иглесиаса: он все время в шапке. Это делает его романтичнее и загадочнее. Очевидная глупость молодого человека становится как бы оправданной. Здесь есть намек на некую страшную тайну, взывающую к состраданию. Насколько я понимаю, он жывет там, где в принципе голова мерзнуть не может. Интересно, - думал я раньше, - моется и трахается он тоже в шапке? А сейчас с упрекаю себя за жестокосердие. Как же он может трахаться? Как может это небесное существо с кроличьими глазами тыкать хуем в жывого человека?! Он не может. Нет. Только не он.
Что он пытается скрыть под шапкой? Шрамы, оставшиеся после лоботомии? Сложную неизлечимую форму экземы? Может, в детстве отец снял с него скальп в наказание за то, что он поет в душе? Или старшеклассники били об его голову яйца, которые со временем присохнув, оставили несмываемый колтун, удаленный маникюрными ножницами вместе с изрядной долей кожи головы? Или на самом деле он - инопланетянин, и под шапкой у него пузырятся зеленые кожистые мозги, неприспособленные к мышлению землян. "Почему мне в постояк по приколу позырить, как ты воешь", - поет сладкоголосый гринго, потирая микрофон, в глазах его слезы. Он верит в то, чего поет, и его вера чудесна, как вера дворника в целительную силу водки с перцем. О Энрике, очевидно названный так папой в честь Карузо! Простота твоя вызывает зависть! О нежноглазый воздыхатель Барби Курниковой, ты летишь вдоль берега океана на порше-мустанге-ламборджини-бентли... Услышь нас, и... не пой больше. И мы будем благодарны тебе. Может тогда, вдохновленные твоим преимером, перестанут наконец петь мальчиковые группы? Бриттни и Шакира образуют счастливую гомосексуальную пару и родят раэлитам красивую клонированную девочку и назовут ее Лилит? Может кто-нибудь выебет наконец несчастную Крысечку Агилерочку, вконец измученную писькиным зудом? Может быть тогда наши отечественные обезьянки поймут, что петь лучше в душе, а вне душа надо просто жыть, не болея звездной хворью. Ведь сейчас, Энрике, сейчас так просто заболеть, глядя в твои воловьи очи, слезящиеся из-под вечной трикотажной шапки... Мало тебя бил Микки Рурк. Или наоборот, много тебя бил Микки Рурк, неукротимый боксер и алкоголик. Много бил тебя кино-маргинал с крупными мясными бицепсами. И ты запел. Снова и снова. Ох, текуть мои слезы, перестань Энрике... Ведь если ты первым сделаешь этот шаг, перестанешь тискать микрофон, переквалифицируешься в... да хоть в футболисты, за тобой пойдут. За тобой стройными рядами пойдут в жызнь, в море, в солнце, подальше от темных музыкальных студий, от холодных микрофонов, жадных продюсеров. Пойди, Энрике... пойди, иди скорее...