| 3:30p |
Сегодня утром – из автобусного окна, – руки ставят чашечку кофе на стойку бара, осязаемый столб просвеченного воздуха в дверях кафе.
Не только запахи – пласты ассоциаций, жесты – тоже.
И предметы в пейзаже – круглый столик на тротуаре, одинокая кофейная чашка, никому больше не нужный телефон-автомат, а иногда вдруг – трубка сорвалась и висит, покачиваясь.
Мы когда-то в 70-х покупали у художников рисунки. Мы были бедны, художники тоже. Цена картин измерялась всё-таки в сотнях рублей, такого мы себе позволить не могли, а рисунки – в десятках.
Ко дню рожденья, к Новому году – рисунок за двадцатник.
В Москве нас сводили в мастерскую к художнику Махову – что с ним сталось, бог весть, ни разу не слышала о нём после отъезда.
Замечательный художник, мастерская – крошечная комната, – холсты огромные, к стене прислонены, не протиснуться.
Мы купили два рисунка, один из них висит у меня в спальне – любимый – пустая комната, на полу на газете сидит огромный, толстый, круглоголовый мужик – на голове короткая щетинка, глаза тоже круглые, совиные – рядом с ним тоже на полу крохотный горшочек с кактусом, в здоровенной руке малюсенькая чашечка кофе.
Первое, что я делаю в Италии – выпиваю кофе – ещё на вокзале или на вокзальной площади, в суете – первое итальянское счастье – кофе.
Бары – больше всего похожи на кухни, на те самые, воспетые и вызывающие оскомину, когда их упоминают, кухни – центры жизни.
С жары во тьму. По вечерам мужики в карты играют.
Блестит кофейная машина, чашки с напёрсток для экспрессо, шипит молоко для капучино, руки танцуют, блюдца позванивают в мойке, бабушка-хозяйка вяжет, сидя на колченогом стуле у входа в кухоньку-бар около Santa Maria Maggiore, - а всего-то какое-то кафе, около которого автобус затормозил перед светофором – пора, знать, в Италию.
Кончился семестр, кончился ещё один год. Тихо. Жарко. |