mbla's Journal
 
[Most Recent Entries] [Calendar View] [Friends View]

Monday, August 20th, 2007

    Time Event
    3:15p
    кручусь-топчусь
    Читаю книгу о Томасе Джонатана Фрайера. Не каноническую – Ферриса, – в которой автор упивается тем, какой Томас «плохой» – гораздо более интересную и совсем не раздражающую книгу.

    От того, что Томас был, следуя общечеловеческим представлениям о повседневной морали, совершенно безнравственным, никуда не деться – и деньги, плохо лежащие, у кого ни попадя тащил, и лгал, и других подставлял.

    Фрайер в предисловии пишет: «The two earlier biographies seemed to start from the premise that Dylan Thomas was a wonderful poet who had certain glaring character defects which were none the less excusable in the name of Art. I have viewed my subject from the other end of the telescope. Right from the very beginning of the project, I have been asking myself: how could someone who was such a shit (to borrow his widow Caitlin’s blunt description) produce such magnificent work at his best?”

    Узнала, что Томас, когда умерла его тётка, та, к которой он ездил на ферму, – не будь этих поездок, не был бы написан «Fern hill», – очень, к тому же, любящая его тётка, говорил приятелю, что смерть её ему совершенно безразлична. Есть тётка – нет её – какая ему разница, только вот жаль, деньги два раза в год некому теперь посылать. Вспомнила «я люблю смотреть, как умирают дети».

    И шарфик, самый яркий, Томас у сестры украл, ходил в нём по пабам. Если удавалось у кого-нибудь из домашних деньги стащить из кошелька.

    Всё время лезет в голову смесь Маяковского с Есениным – и по личностному сходству с обоими, и по способу поэтического выражения. Бешеная скачка ассоциаций и исключительная песенность звучания. Во всяком случае, в авторском исполнении.

    Один томасовский приятель-марксист пытался втянуть его в политику – с капитализмом бороться. В 30-ые годы – очень естественное дело. Томас увильнул, хотя одна социалистическая идея его очень увлекала – государство могло бы позаботиться о поэтах и художниках, чтоб те горя не знали и не зависели от семьи и друзей. Мысль о том, чтоб самому зарабатывать деньги, Томасу в голову, в общем, не приходила.
    3:21p
    Чушистая чушь
    Водопой существует до тех пор, пока звери ходят туда пить, крылечко, пока на него выходит посидеть старушка...

    «Зелень лавра, доходящая до дрожи.
    Дверь распахнутая, пыльное оконце,
    стул покинутый, оставленное ложе.
    Ткань, впитавшая полуденное солнце.

    Понт шумит за черной изгородью пиний.
    Чье-то судно с ветром борется у мыса.
    На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
    Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.».

    Но это не пустой пейзаж без наблюдателя. Бродский тут как тут.

    Никогда я не понимала музейного существования вещей.

    Вот чернильница Пушкина – ну и что? Или там кровать. Если б кто-нибудь на ней спал, тогда ладно. А так, за загородкой, в клетке, в неволе. Зачем?

    Очень люблю историю [info]tarzanissimo@lj про то, как в бытность свою методистом в Павловске он использовал царскую кровать по одному из её прямых назначений – можно сказать, тряхнула кровать стариной.

    У позднего Кушнера, который, увы, редко, очень редко хорош, есть одно стихотворение, которое я люблю. Про сахарницу, принадлежавшую Лидии Яковлевне Гинзбург.

    «Как вещь живет без вас, скучает ли? Нисколько!
    Среди иных людей, во времени ином,
    Я видел, что она, как пушкинская Ольга,
    Умершим не верна, родной забыла дом.

    Иначе было б жаль ее невыносимо.
    На ножках четырех подогнутых, с брюшком
    Серебряным, - но нет, она и здесь ценима,
    Не хочет ничего, не помнит ни о ком.

    И украшает стол, и если разговоры
    Не те, что были там, - попроще, победней, -
    Все так же вензеля сверкают и узоры,
    И как бы ангелок припаян сбоку к ней.

    Я все-таки ее взял в руки на мгновенье,
    Тяжелую, как сон. Вернул - и взгляд отвел.
    А что бы я хотел? Чтоб выдала волненье?
    Заплакала? Песок просыпала на стол?»


    Вот сейчас перечитала, сколько ж лишних слов, фраз. Люблю-то за последнюю строфу, за последнюю строчку.

    Сегодня утром на сосне сначала мелькнул тёмный, почти чёрный хвост, а потом и приделанная к нему белка. Та, которую я видела год назад? Её дочка, бабушка, подружка?

    А с точки зрения белки – как? Она меня раньше видела, или нет?

    Ещё неделю ночью в проёме двери над головой будет множество звёзд, потом – захлопнуть дверь до следующего лета.

    Мир – определённое состояние многопараметровой системы. Листик упал с дерева, кто-то умер – следующее состояние на бесконечной ленте Тюринга.

    Ну, а если сосредоточиться и смотреть на кроны под ветром и вслушиваться в завывания мистраля, то при определённом усилии можно представить себе, что просверлив в земле дырочку и кинув туда маленький камушек, попадёшь в Австралию, если только камушек не сожрёт по дороге маленькая зелёненькая камнеежка.

    Так что ладно – пусть уж где-то-там садится кто-то-там в пирогу, пока я глупости пишу.

    << Previous Day 2007/08/20
    [Calendar]
    Next Day >>

About LJ.Rossia.org