| 7:54p |
бретонское бумканье
На рыночной площади в пустом окне, высоком венецианском, сидит кошка – старинная картина – я её помню – венецианка – красавица с тонким лицом, чёрный кружевной платок на голове.
Кошка зевнула, нарушив неподвижность.
В синем дневном небе низко висит белая полулуна, не месяц острый с ножиком в кармане, а добродушная полулуна смотрит вверх довольно бессмысленно, под ней самолёт пролетел, оставив белый след, над ней, куда выше её, стрижи носятся, чайки под стрижами, а ястреб ринулся с небесной верхотуры и завис – едва дрожит крыльями, вглядываясь в скалы.
Не отделаться от привычки фотографировать, хоть и слишком это просто и быстро – щёлкнул и готово, и нету протяжённости, а хочется, чтоб медленный день оставался, тянулся, вымазывая холст, а не сощёлкивался за так, без усилий. Медленный день под голубым куполом, трещащим под чаячьими крыльями, – с белыми домиками, с барашками, лениво накатывающими на песок далеко внизу – в просвете между кустами.
Есть смыслообразующие пейзажи, – и травяной простор, длинные волны, отражения облаков на песке, цепочка утёсов, топающих в море – в каждый приезд ведут за собой без малейших усилий.
Бретань совсем не меняется. На нашем полуострове – вода, приливы-отливы, чайки, тени над песком, и в солнечную яркость тени даже путаются в каштановых кронах, улитки спят на зонтичных цветах, пахнущих морковкой, белые домики, серые домики из дикого камня, вереск, гранит, не слишком старые замшелые церкви, и куда ни повернёшь – море – узенькие дороги все когда-нибудь, поизвивавшись, упираются в море, тупиков нет, – море.
Вечером на пляже, огромном отливном, где под ногами хрустят выбеленные скелеты морских ежей, а поднимешь такой скелет – на нём будто тонким пером письмена, – а из круглой дырки сыплется песок тонкой струёй, которую ветер теребит, куда быстрей просыпается, чем в песочных часах. Время отмеряет стремительное. Но время не движется здесь, сменяется дождь на солнце, поднимается ветер, холодает, из просвета в сером вырываются косые лучи, потом опять бесконечные июньские дни, солнечная подсветка белых домиков, свет на зелёном поле, ночью не дорожка лунная, а целое расплескавшееся на море лунное озеро, и по отмели бегает какой-то дикий зверь, пришедший из чёрного леса поесть мидий, – силуэт в лунном свете. Но сначала так же бесконечно, как день длится, свет уходит – всё тише, и только тянешь-тянешь это время, этот свет на крышах, на море, на шиповнике.
Поля сходят почти в воду, почти к отливу, если не упираются в лес, выходящий на почти отвесные скалы. Байдарка в безветрие скользит, как по зеркалу, в которое смотрятся отсутствующие лебеди, над зеркалом качается красотка, пленившая стойкого оловянного солдатика, и только в просвеченных гротах урчит и переваливается с боку на бок вода.
А у пляжа, глядящего в открытый океан, пляжа с длинными волнами, песком, вечным маревом, дрожащим на горизонте, понимаешь неожиданно, почему эти волны с гребнями пены, катящие, накатывающие в прилив, отползающие в отлив, - да просто это единственный нам данный способ договориться с вечностью, потрогать её и убедиться, что она мокра. |