Смутные воспоминания
Пятнадцать лет. Серым по белому в желтом свете настольной лампы -- крамола, тайные стихи. Некий Бродский, о котором известно только, что он там, и дают его в машинописной пятой копии на одну ночь, как Булгакова. Странное чувство, что по-русски можно писать так -- вроде как и по-русски, а вроде и нет. То есть не по нашему. Понятна советчина, уже понятна и антисоветчина. Непонятна асоветчина, как будто и нету на свете ни партсобраний, ни пионеров, ни судьбоносных решений, а есть серые волны в неизвестной Империи, есть

Воздух, пламень, вода, фавны, наяды, львы,

взятые из природы или из головы...

И до сих пор помнится, что если встать в свободную нишу и, закатив глаза, смотреть, как проходят века, исчезая за углом, и как в паху прорастает мох и на плечи ложится пыль -- этот загар эпох, то -- ТЫ В ИМПЕРИИ, ДРУГ.

Спасибо нашей Партии и ее руководящей роли, что Бродского и Мандельштама мы получали по капле, за ночные бдения над русскими стихами, за то, что русское слово было ощутимой ценностью, за него можно было поплатиться. Нас правильно научили, и првильно задали шкалу ценностей.