РЕСТАВРАЦИЯ БУДУЩЕГО. Пролегомены к философии русской реакции Егора Холмогорова

Существует устойчивое и чрезвычайно широко распространённое представление о том, что целью консерваторов является сохранение прошлого, а целью реакционеров — и вовсе возвращение к прошлому. Консерваторов, как отставших от времени недоумков, по этой причине не любят, но хотя бы не обижают, в то время как реакционеры, как сторонники логического нонсенса, и вовсе проходят по психиатрическому ведомству. Для каждого здравомыслящего человека очевидно, что сохранение прошлого, а тем более возвращение к нему попросту невозможны, поскольку прошлое — оно прошло, его уже нет, в лучшем случае есть его остатки в настоящем (которые консерватор и может пытаться сохранить), в худшем — вообще не остаётся ничего, кроме воспоминаний, и каким образом реакционер может надеяться на то, чтобы к прошлому возвратиться без помощи явных сверхъестественных чудес, остаётся загадкой.

( далее )

Как и всякий миф, национальный миф предполагает приложение к одному и тому же объекту не совпадающих и порой противоречащих друг другу в линейной логике определений. Как, например, одну и ту же Москву можно было в XVI веке воспринимать и «отчиной» московских Рюриковичей, и «Третьим Римом», и «Новым Иерусалимом»? В линейной логике это понять, разумеется, невозможно. Однако именно мифологичность национального сознания, причём непрерывно обогащающаяся новыми образами и сюжетами, новыми героическими циклами, святынями и становящимися, несмотря на историчность, легендарными рассказами, — и является гарантией полноценного существования нации. Одномерность же лозунга приводит к тому, что в случае его крушения нацию потрясает масштабный кризис, фактический слом, как это и произошло с уплотнившейся до одного нацистского лозунга Германией. Гарантией устойчивости нации является как раз разносторонность, богатство национального мифа.

( далее )

Сказание о граде Китеже holmogor

Признаюсь сразу, — фигура Солженицына мне глубоко неинтересна. Я никогда не смог прочесть больше двух-трех глав его произведений, никогда не воспринимал пафоса его обустроительной публицистики и видел в ней не более, чем очередную форму политического вредительства, систематически осуществлявшегося им со второй половины 1960-х. То, что там есть или было идеального, заслуживает просеивания сквозь тройное-четверное сито, и я бы предпочел стоять по ту его сторону, получить уже конечный продукт по возможности избавленный от лейбла "Made in Soljenitsin". Поэтому тема, поставленная редакцией, меня задела совсем с другой стороны — со стороны русского изоляционизма (выдающимся представителем которого, как уверяют, Солженицын является).

Тема изоляционизма и в самом деле серьезнейшая, но в представителе литературного нобилитета как в поводе для ее раскрытия не нуждающаяся.

( далее  )