Уж год к концу, а в лонг-листе моей виртуальной премии за лучшую философскую книгу года все еще пусто. Вот, разве что эта книжечка может претендовать.

Отсутствие философических книг - это довольно-таки мрачный симптом. Можно было бы предположить, что философия, как и целый ряд других дисциплин гуманитарного цикла, распалась на статьи, но даже если включить в лонг-лист все более-менее интересные и новые статьи, то и он превратится в шорт-лист. Год тишины, за который нам нечем отчитаться.

Возможно, что я что-то пропустил, кого-то забыл, тогда поправьте меня. За год вышло две книжки Федора Гиренка – одна сборник заметок из газеты "Завтра", другая – коллективный сборник о фильме Годара. Вышел сборник материалов Петровской и Аронсона, кажется интересный, но никакого резонанса за ним не последовало. Вадим Руднев издал сразу три книги, о качестве которых я судить не берусь, пусть они выступают сразу вне конкурса. Александр Марков опубликовал две книжечки, но они скорее такого культурологического толка, как и новые книги Михаила Ямпольского, которые я не то, что больше не покупаю, но даже не смотрю.

Впрочем, может быть и не стоит подводить итоги так рано – впереди Нон-Фикшен, где обычно появляется много новинок. Например, нам обещали выход книги Регева. Наверняка появится что-то еще.



В фокусе внимания Марии Рахманиновой темы самые что ни на есть очевидные для феминистской философии: порнография, проституция, материнство, аборты. Однако именно они все реже попадают в исследовательский фокус. Мы все больше наблюдаем институциализацию нежелания писать прямо и непосредственно о важном. Исследовательский интерес захватывают темы либо чрезмерно маргинальные – что-то вроде стратегий промискуитета бывшей лесбиянки среднего возраста в большом городе, находящейся замужем за мужчиной, ведущим распределенный образ жизни. Либо чрезмерно абстрактные – задачи критики третьей волны англо-саксонского феминизма по отношению к французской гендерной философии. Феминистский код размылся – между яндекс-кошельком Беллы Рапопорт и интеллигентским снобизмом Марии Арбатовой. Рахманинова пытается собрать его вновь.

Из этой книжечки я прочел статью о порнографии. Рахманинова пишет все правильно: порнография с социалистической точки зрения суть зло, продукт отчуждения, но не невинный. Будучи с одной стороны историческим свидетельством эмансипации женского тела, она тем не менее обладает ядовитым вкусом: лишает фантазии и отчуждает другого.

Это верный взгляд. Но соответствует ли он динамике современной порнографии? Полагаю, что нет. Я бы Рахманиновой возразил исходя из следующей интуиции: порнография полностью определяет сегодня горизонт человеческой чувственности. (Процитирую ка я самого себя!) "Современная порнография преимущественно бессюжетна. Переход от полнометражных фильмов к порнороликам, связанный с интернет-революцией, определил длину сюжета от 8 до 20 минут как идеальную для потребителя. В том числе для совершения определенных операций.

Лицо актера изымается из кадра, вот камера перемещается ему за спину, показывая то, что видит он. Камера сосредотачивается на ее лице, ее теле. Она видит и слышит то же самое, что видит и слышит в половом акте любой партнер. И это зрелище неслучайно.

Если быть точным, нет больше ни порнографии, ни сексуальности за ее пределами. Есть быстрорастворимая зона мультимедиа-сексуальных практик, в которых занимаясь сексом с партнером больше нельзя отвлечься от его образа в порноролике. Заниматься с женщиной сексом теперь ничем не отличается от того, чтобы снимать сексуальную сцену с нею в главной роли. Мужчина превращается в порнографа. Непосредственность сексуальности трансгрессировала на экран компьютерного монитора. Теперь между женщиной и мужчиной, субъектом и объектом, располагается этот экран, и нет никакого иного способа получить женщину и удовольствие, кроме как посредством этого "экранирования".

Эта "трансцендентальная эстетика" определяет форму сексуальной чувственности. Камера создает вакантное место для заполнения любым субъектом. Сексуальность умерла, родилась порнография".