Сборник Мистификатор
торопливый взгляд в светящемся окне,
Может, и напомнит обо мне.
Свет полночной станции, невзгляд...
Ноты августа все помнят ... и молчат.

всколыхнет вагон, погрузит в сон меня,
А тоска и память омертвят.
все забудь, себя ж мне не понять.
Да. Вот так, и что же тут пенять.

Мне не хочется быть первым,
Помнишь ты, недопониманья суеты
Ты была заложницей тогда.
Я был странен, впрочем, как всегда.

Забывая так легко и без обид,
Странно... не о чем заговорить.
Стало просто нечего сказать.
Было все - нас было не понять.
29 1998


Терпких строчек сочится вино,
Полночь ласково память уводит.
Символист лжет, он выдуман мной,
Нерв по- новой шарманку заводит.

Эта ночь до рассвета шла вспять
И тревожила свежие раны.
зажигай же мне сердце опять,
Я ж когда-то гореть перестану.

Слово "снова" во все времена
Будоражило воспоминанья
Только прошлое все ж не для нас.
Мне не надо вчерашних признаний.

Я отыгран, но я не убит;
Словно выпустив цвет по морозу,
Был обманут случайно и сбит,
Нежный цвет изукрашен коростой.

Нам осталось - осталось дочесть
Эти в хмель уводящие строчки.
- Жизнь есть ложь и ненужная честь.
- Брось. Не ври, не дошел я до точки.


Ночь. Уж за три.

Мне сейчас до черта скушно.
Ну, чего мне пожелать.
И кому тоску бы сплавить,
Да чего взамен достать?

Что, смеюсь? А что поделать,
Коль последние гроши
Я раздал и снова нищий,
Снова ходим, снова ищем
Побатрачить, чтоб размяться
Всласть и вширь.

Мне сегодня бы стопарик
от души,
Мне глаза твои сумели
Душу сшить.

Ночь. Уж за три.
Все на завтра.
Не взыщи...
Ну, пошарь еще в кармане, поищи.

Я тихо зол. Ушла пора.
Однообразное вчера
Мне заменяет непокой,
Где заигрались мы с тобой.

Ошибка ранила меня, -
Тогда зачем же нас маня
Дорога сделала изгиб,
Где я потерян и погиб.

Зачем полуночный покой
Стал вдруг сейчас моей судьбой,
Остался выбором одним,
Где я собой полухраним?

Некрепкой нитью сшила ты,
И души наши, и мечты.
Тут поворот - и рвется связь.
А ты... опять идешь смеясь.

Когда, дождавшись ноября,
Светая, поздняя заря
Меня заставит охладить
Горячку слов,
Когда асфальт посеребря,
Прольется небо,
Вспомню зря,
Что к расставанью был готов.
И не хотел нелепых слов.










Так скучно - возраст свой перегоняя,
Который год живу я невпопад.
От озорного раздолбая
Как будто убежали все назад.

Мне так хотелось парадоксов жизни,
И вот, я получаю парадокс:
Все молоды - иль стары - я за ними.
Ан, нет, не стары - я их перерос.

Глухая солнечная осень,
Или в весну вошедшая зима.
Шпана от скуки драки просит,
Не видя скуку как сломать.



Несуразные строчки подзабытой поэмы,
Вновь приходят на память, чтоб напомнить нам, где мы.
Недоверчиво слово, стало жестким, негибким.
Я почти потерялся, я не знаю улыбки.

Несговорчивой песни незабытое имя...
Ты опять промолчала? Мы вновь стали чужими.
Залезай ко мне в душу - я хочу отогреться,
Приноси все обиды, нет, - я помню их сердцем.

Понадейся как в детстве, постарайся забыться.
Разомкни свои губы - чувству в них не укрыться.
Не пытай себя снова недоверия ядом,
Я боялся того же - умер - понял, - не надо...


Я так устал и мне так жаль больную совесть потерять.
Всегда виновен, что собой кого-то лез я закрывать.
Всегдашний трус, вчерашний шут, -
Мне надоело волшебство,
Зачем так прочен сей союз,
Зачем прощаю все ... назло?
Я вам не мил,
зачем тогда вы упрекаете меня?
Я вам дарил все то, чем был.
И от судьбы оборонял.
Какой герой...
Вы над собой
лишь привечаете цинизм.
И вам не жаль себя, его
И театральщины снобизм.

Пока, adeiu , aurevueir, -
вам тяжело сказать "прощай".
Свой тяжкий и убогий дар
Вам не придется замечать.
Тяжелый дар, нередкий
Вам
Не посчастливится узнать.
Вы так не любите зеркал,
Вы не умеете смолчать...

4. 10. 99.


Цветет средь песен на душе одна
она тиха, почти что молчалива,
она нежна как на реке волна,
как озеро в ночи нетороплива.

Меня зовет она опять на грусть,
и спекшиеся раны размягчает.
Но став чуть старше, я уже ее боюсь,
и обхожу, и будто бы не замечаю.


***

Веселая обманщица, расстались мы сто лет.
игры той нет, и грусти нет.
Ты обожала театральный поворот, -
я к авантюре рад присочинить острот, -
такому долго не продлиться...
я счастлив до сих пор, -
такому больше, верно, не случиться,
и часто сочиняю наш последний разговор...
серьезный.
Ведь всё, чем были мы... всё так непросто.

Бежать от скуки и друзей - такая трудная работа.
Ведь устаешь. А тут... скорей, повеселиться мне охота!
Бежишь опять, и сколько лет... и сколько лет теперь тебе-
не так уж важно.
Ведь ты девчонка, и была всегда строптивой и не важной.
От сорванцовского нутра, покаюсь - никуда и я не делся.
И я в тебя вот в этот раз в воспоминаниях гляделся.
Не важно где ты, где и я, - скучаю снова, как и прежде.
Ну, поумнел - вот ерунда, ведь все еще жива надежда.
Надежда. Да. Не удалось найти дорогу мне иную.
И о веселых наших днях я посейчас еще тоскую.

Все, что позже станет непонятным,
Что надолго станет недоступным,
Мне сейчас так ясно и так внятно, -
Настежь ночью, днем и утром.

Рвутся нити, но еще сегодня
Я плевал на это, вдохновлял тебя безумьем.
Завтра - то есть в этот вечер,
Чувствую, спокойнее я стану,
И путей нехоженых и трудных
Больше я искать себе не стану.

Что случилось? Это груз ошибок
Стал вдруг тяжелее. Непосильный.
Был неуязвим, а стал вдруг зыбок.
Цвет безумств - блеск пены мыльной.
Радужной, играющей, но, все же,
Потерявший безвозвратно блеск,
Цвет сменился серым. Осторожней
Стал смотреть на утренний рассвет.

Краски ночи медленно уплыли,
Но они уводят и тебя,
Ты не видишь небыли и были,
Различением себя не теребя.

Цвет и скорость… - плен и воля
Воля, право же твоя.
Я ж теперь уже не волен
Быть таким, каким хотел бы я.

И любовь не бриз уж теплый,
Не скрываю грустные глаза, -
Этих искр запас иссяк. Я только…
Пустотою полон - жаль не жаль.

Отчаянная проза
как гроза, -
Твое письмо меня шокировать успело, -
Я позабыл почти, и что за дело...
Предательски вновь брызнула слеза…

Так, помнишь, в прошлом, заблестевшие глаза,
Ведь помнишь, при внезапном появленье?
Характер прежний весь - отдал сомненьям.


Упускаю, упускаю, отпуская
я тебя.
В чем еще тебя ваяю,
холст и пленку истребя?
Чем еще запечатлеть я в силах твой простой и здешний свет,
ну, подумай, догадайся, - не художник, не поэт...
расплавляясь, засияя светом полночной росы,
силой света, тенью звука, на мгновенье завладев,
все, чем так сильно пространство,
времени чудной распев.
Та же сила, сила мира,
волей Бога - та любовь,
что уставшею душою напиталась
вновь как в новь.
Та энергия пространства,
что сегодня мне дана,
станет верным постоянством.
Хоть случайна, но верна.
А пока пусть волны ночи, нас ласкают, веселя.
Заиграв огнем вселенной, кудри волос подпаля,

Это утро не испортит
ночи сладостную марь.
Эта сила еще с нами,
день не смоет - жарь - не жарь.
Это чувство, как любовью, я тобою назову.
Ты ответишь - ожиданьем
После - ныне ж - наяву.
(...)
августа 2000 г., июнь 2002 г.

Фантом истаявшей зимы.

Сквозь палевый закат седого февраля,
Как только день расти чуть начинает,
Минутки на пути к весне уже считая,
Я жду, оттает черная земля,

И безыскусно в ту примету веря,
Еще в мороз часы с весною сверив,
Меняю зимний холодов восторг на жадное весны,
Апрельских вечеров кипенье,
Черемуховые встречая сны,
Среди ночных гостей столпотворенья.

И терпким кажется вновь сладкое вино,
Обманом вкуса, подтверждая предвкушенья право.
Надежды на азарт - весеннюю забаву,
Что в свой черед сама сулит обман,
И тем обманом я до лета пьян.
И с упоеньем дерзким пью влюбленность, молодость и славу.

Экие, право, метаморфозы… 15 июня 2002.














Сколь ни масштабны замыслы, даруемые детством,
Их ограничивает сил нехватки круг,
Предел ума, положенный нам Богом.
А, кажется, нам не хватает так немного…
И блазнь надежды опояет - "вдруг"…

Еще им в силу молодости я опоенный,
Не тороплюсь сказать последнее "увы".
Отчаянный протест чуть инеем уж опушенный,
Сдаваться не спешит, и глупо прет "на Вы".

21 июня, "лунный день". 2002.


Когда строчки складывались в песню,
Было мне легко - шестнадцать лет.
И тебя, ведь знаешь, не было прелестней,
И, конечно, ты ответила мне "нет".

Не вояка, "не танкист", - не знаю,
Почему все это неприятно мне,
И сейчас с обидой вспоминаю,
Как тогда коробил тот ответ…

Почему мне ваши дикие забавы
Оставляли в сердце черный след?
Ну а ты, тебе они по нраву -
Виделось тебе иначе все в твои шестнадцать лет.


Всё, конечно, уж давно… И надо ль?…
Ты уже не та, да я все тот.
Ну, скажи, так, просто, между нами.
Что, тебя пленил тот идиот ?!!



Что-то недоговоренное вначале…
Бог душе не нашептал, а жаль.
Все невстречи, все разлуки и печали,
А ей-богу, снова хочется встречать.
Посреди Арбата, или, скажем, Невский…
Обещал дарить веселый смех, да вдруг забыл.
Всех печалей городские фрески
Смыл звонком трамвай, и неизвестным был,
Смысл всех этих ожиданий. Вскоре
Как чужие, я сожгу вот эти вот стихи.
Это тяжело, с собой быть в долгой ссоре,
Это просто настроенья гниль.

Как всегда не выспавшись,
Нелюбим собой…
Припоздавший транспорт -
Утро, вечер, - бой.

За мечтой гоняется, позабыв стихи,
Ищет имя снежное, но улицы глухи.
Месяц славный, только в Новый год,
По обыкновению, снова не придет.
Та, что вечно грустная, всё вечно весела,
Взгляд сверкает точно та янтарная смола,
С моря, где один мечтал, сказку сочинял.
Камень желто-искренний из-под ног поднял.

Что тот камень солнечный в этом декабре,
Делится надеждою в заснеженном дворе.
Той девчонке весело, в той девчонке грусть,
Он ее все песенки знает наизусть.

Значит впереди еще долгие пути,
Камень он не выронит, чтоб ее найти.

Зимним солнцем залита яркая Москва.
Хочет губ пожар ее верить в те слова,
Человека, ловящего глаз ее янтарь.
Камень приведет его, как водили встарь

Звезды путеводные всех бродяг морей,
Он поставит снасть свою, флагу скажет - рей!
Он неслышно нежностью в плен ее возьмет,
А корабль выкинет, и не поплывет
Дальше. Ведь звезда его, золотой янтарь,
Завела в тупик, о коем так мечтал он встарь.







Твоя влюбленность - это что-то
Далекое, - из тех времен,
Когда в мозгу хмелело беззаботно.
И, без сомненья, был влюблен.

Я переполнен был любовью,
И знал наверняка - люблю,
И рисковал тобой, собою, -
Всё, что теперь я не терплю.

Был прав поэт, - мы все любили,
Но мало все любили нас,
Мы о других тогда забыли,
Любовью, вечностью для час.

Нам просто, видимо, хотелось,
Хотелось чувство всем дарить,
И нечто вытворять и делать,
И для себя других любить.

Теперь - не то, и можно вкратце,
С презреньем о себе сказать:
"Любовью можно забавляться,
Но чтоб себя кому отдать?!."

Увольте! Я еще так молод,
Но мне моя нужна душа.
Прекрасный лед, прекрасный холод.
Пустое. Сил так мало. Жаль.

Мечась в сей жизненной истоме,
Я начинаю понимать,
Что не хочу своей я воле
нехитрых сердцем подчинять.

Мне хочется единым взглядом
Сказать, и все она поймет.
Уставшим сильным. Нежным, - рядом
Идя со мною, наречет.

Ее любовь уже не ветер,
А только легкий, теплый бриз.
Я с ней, и за нее в ответе.
Сойду на дно. И дальше - вниз.

6 октября 2000 г., ночь.


нас разделяет нечто больше,
чем расстояния барьер,
мы так нужны друг другу, той же
дорогой нежность отвратив.

Одна дорога, та же местность,
Но злой усмешкой нам дано,
Бояться, и не видеть дальше,
И порознь идти на дно.

Ты против шалых обожаний,
А мне так хочется любить,
Горячкою своих признаний,
Тебя собою одарить.

Но все пустое, эта скука,
Добьет, быть может и меня.
Я постараюсь и забуду,
Любовь привычкой заменя.

Но, боже, что за черти строят
Все эти стены на пути,
Я, без сомнения, позволю
Себя калеча, сквозь пройти.

Кому убогий тот калека
Расскажет после о любви.
Задета нить, вот так, от века
Напрасны песни все мои.

8 октября 2000.

До следующего лета загадывать и ждать.
Скучая, гробить время, скучая, уставать.
И знать, что новый праздник не обещал никто.
Обман голубоглазый дарился ни за что.

За легкое незнанье, что может быть не так,
Что равенство для счастья, для летнего, - не знак.
Что пролетал и август, обманом бередя.
О том, что любят двое, в себе двоих - себя.

Проходит и удача,
Сверхбыстро - как всегда,
И что напрасно плачу,
Что слезы все - вода.

И забываем быстро, -
Как ветер вдруг подул,
Дрожь губ с рассветом чистым,
Что дня взял резкий гул.


Жду на остановке озорницу.
Я не помню где, и сколько лет…
В тусклую ноябрьскую столицу
Не спросясь, ворвался бойкий свет.

Я и сам, ты знаешь, не архангел,
Но ведь рай сулили и таким,
И бывает светский, грешный факел,
Что дает надежду несвятым.

Все твои тревоги… и я знаю,
Ты не делишься подобным и со мной.
В монотонной жизни ты бываешь
Яркой, освежающей грозой.

Друг без друга, может, и протянем, -
Оба слишком мы с тобой сильны.
Наше сердце, правда, станет камнем,
Хуже станем отличать просвет от тьмы.


Листая багряной румянец
Упавших листьев, середина октября
Их цветопись расшифровав не зря,
Мне нашептала: летний счастья глянец

Ты не храни до будущей весны.
И пусть один тоскливые полгода видишь сны.
Они душе дадут созреть, окрепнуть.
И чувству прежнему дыханье дать.
И от зимы отчаяньем ослепнув,
В глазах любви внимательней читать.

Листая листья поросли кленовой,
Я незаметно тише стал,
И с тишиной весомей стало слово,
Что до весны я нам исполнить обещал.

1 апреля 2002 г.

Любимая, я вновь боюсь мечтать.
Я вновь (даже и) мечте своей боюсь доверить,
То, с чем так сладко на закате засыпать,
Открыв в ночное лето двери.

Мы не пройдем, как только расскажу,
Дорогами, что мне любовь наколдовала.
Обманывая, маревая жуть
Устами сонными всё это нашептала.

Но, видимо, молчания обет,
Я дал ей, полусонный, полупьяный.
Сейчас уже не скажешь "нет",
И некому решить вопрос мой странный.

И я тебя, наверно, проведу,
Дорогою, что до конца не помню,
Явившейся в предсумрачном бреду.
И расскажу о праздных страхов сонме.

22 января, 8 апреля 2002.



Мой след с твоим печатается рядом,
А взгляды - порознь.
Мы все еще друг другу вроде рады,
Размолвки не было, а осень

Когда помехой нам была?
Но я не рад ковру из листьев лип,
И теплый поцелуй на холоде - не в лад.
Твой взгляд теперь остер, как розы шип.

Мой - холоден, и мудрой нежности тепло,
Что обрели, одним путем идя,
Не греет, словно, сквозь стекло,
Сентябрьское не греет солнце, бередя.
8 апреля 2002 г.


Москва так просит ярости,
Москве так редко спится по ночам,
Ночные - слишком все безрадостны,
И слишком безразличны, чтобы отвечать.

И мало ярости, чтоб жар и жажду утолить,
Огнями центра, черемушкинской темнотою подворотен
Не заглушить ей отчуждения, ей этой бездны не залить.

Москва так просит одиночества,
Зависимость от боли, и иначе не прожить.
Рассветами сгореть так часто хочется,
Там, видится ей, за рассветным пламенем, покой лежит.

Но ложь, придуманная с горя,
Хотя дает ей силы жить,
Себя, давя, с собою споря,
Не позволяет маску счастья отложить (плохо!!!).
26 января 2002.


Моя любимая диджейка,
Я все прекрасно помню, ты же знаешь.
Те любят, эти любят тоже, -
ты всё одна, и всё не доверяешь.

Смурное утро - где-то летом, в три часа.
Ты позабыла эти голоса,
И, я, нахальный, в душу лезу.
И ощущение, что, будто, бесполезно
Ты расшвыряла в пустоту талант.
Всё скучно, замутнен стал бриллиант.
И гранями лучей пускать не может.
Все это вдруг явилось и тревожит.
Проклятье одинокого - талант.

**********






Волжанка

С Волги Нижней или Средней,
Я не знал в то время точно,
Снами наяву я бредил,
От отчаянья, мечась, и, видимо, бессрочно.

Я был прав - ни в это лето,
Ни зимой, ни в мае шумном,
Я не подошел, но грезил, бредил этим.
Но, боялся, выйдет, смято и неумно.

Как ее зовут, - не знаю. Странно.
Имя, в общем-то, простое,
В нежности сиреневых ночей взятое.
Стало быть, ее зовут Татьяна.

И следя, и сердцем замирая,
Я искал единственно возможной встречи,
В дерганый эфир врастая,
Не имея способа судьбе перечить.

Я так привык менять настройки рукоять,
Ища ее опять на новых волнах.
Я только знаю, будет вновь и вновь мерцать,
Под лампой на столе антенная иголка.

И низкий голос будет соблазнять
всё бросить. От отчаянья - и к черту.
Уйти, забыть, чтоб никогда не знать
Боль одиночества, не знающую счета.

Иллюзия. Бродячая мечта.
Тебя забыть я яростно пытался.
Но ярость вытесняла красота.
Твоя. И снова я в любовь срывался.

Я ставить точек не умею, не люблю.
И не могу, здесь не бывает точек.
Надеждой тлею, разгораюсь, или сплю?
Так, наяву роняя нити строчек…
Окончено 4 сентября 2002 г.