Рыба-фюрер
Продолжаю цитировать Лоуренца:

3) Самая первая форма "сообщества" -- в самом широком смысле слова -- это
анонимное скопление, типичный пример которого нам дают рыбы в мировом
океане. Внутри такого скопления нет ничего похожего на структуру; никаких
вожаков и никаких ведомых -- лишь громадная масса одинаковых элементов.
Несомненно, они взаимно влияют друг на друга; несомненно, существуют
какие-то простейшие формы "взаимопонимания" между особями, составляющими эти
скопления. Когда кто-то из них замечает опасность и спасается бегством, --
все остальные, кто может заметить его страх, заражаются этим настроением.


Насколько широко распространится такая паника в крупном косяке,
окажется ли она в состоянии побудить весь косяк к повороту и бегству -- это
сугубо количественный вопрос; ответ здесь зависит от того, сколько особей
испугались и насколько интенсивно они удирали. Так же может среагировать
весь косяк и на привлекающий стимул, вызывающий "позитивный таксис", даже в
том случае, если его заметила лишь одна особь. Ее решительное движение
наверняка увлечет в том же направлении и других рыб, и снова лишь вопрос
количества, позволит ли себя увлечь весь косяк.

Чисто количественное, в определенном смысле очень демократическое
проявление такой "передачи настроений" состоит в том, что решение дается
косяку тем труднее, чем больше в нем рыб и чем сильнее у них стадный
инстинкт. Рыба, которая по какой-то причине поплыла в определенном
направлении, вскоре волей-неволей выплывает из косяка и попадает при этом
под влияние всех стимулов, побуждающих ее вернуться. Чем больше рыб
выплывает в одном и том же направлении, -- какие бы внешние стимулы ни
побуждали каждую из них, -- тем скорее они увлекут весь косяк; чем больше
косяк -- а вместе с тем и его обратное влияние, -- тем меньшее расстояние
проплывают его предприимчивые представители, прежде чем повернут обратно,
словно притянутые магнитом. Поэтому большая стая мелких и плотно сбившихся
рыбок являет жалкий образец нерешительности. То и дело предприимчивые рыбки
образуют маленькие группы, которые вытягиваются из стаи, как ложноножка у
амебы.

Чем длиннее становятся эти псевдоподии, тем они делаются тоньше, и тем
сильнее, очевидно, становится напряжение вдоль них; как правило, этот поиск
заканчивается стремительным бегством в глубь стаи.

Что такие сомнения мало оправданны -- доказывает простой, но очень
важный для социологии опыт, который провел однажды на речных гольянах Эрих
фон Хольст. Он удалил одной-единственной рыбе этого вида передний мозг,
отвечающий -- по крайней мере у этих рыб -- за все реакции стайного
объединения. Гольян без переднего мозга выглядит, ест и плавает, как
нормальный; единственный отличающий его поведенческий признак состоит в том,
что ему безразлично, если никто из товарищей не следует за ним, когда он
выплывает из стаи. Таким образом, у него отсутствует нерешительная "оглядка"
нормальной рыбы, которая, даже если очень интенсивно плывет в каком-либо
направлении, уже с самых первых движений обращает внимание на товарищей по
стае: плывут ли за ней и сколько их, плывущих следом. Гольяну без переднего
мозга это было совершенно безразлично; если он видел корм или по какой-то
другой причине хотел кудато, он решительно плыл туда -- и, представьте себе,
вся стая плыла следом. Искалеченное животное как раз из-за своего дефекта
стало несомненным лидером.