|

|

Сердце горит — и гаснет во мгле: Навстречу ему нейдет никто. ..
Мальчик лет пяти говорит сквозь слёзы дивной красоты седому мужчине — говорит с тем космическим отчаянием любви, в котором взрослые не решаются признаться, чтобы не давать ключей от себя никому: — Ты же мне дедушка... А ведёшь себя, как будто не дедушка, а чужой дяденька...
Если вдуматься, то мальчик сказал всё о человеческих отношениях. Близким мы прощаем и то, за прощение чего нас будут очень ругать в предполагаемой загробной жизни — как за попустительство. Но то, что от чужого человека даже не сносишь запросто, а пропускаешь вовсе, как не случилось, в любимых руках превращается в яд и пыточные клещи. И вся наша тоска по исключительному, не как ко всем остальным, вниманию, все рациональные обвинения, призванные эту тоску скрыть, вся путаница переживаний, клубком колючей проволоки лежащих внутри, сводится к тому, о чём плачет мальчик:
"Ты же мне свой — не будь мне чужим". 
|
|