I don't like what happened to my sister

Уже в первые недели после прихода немцев произошли события, которые, если и не вызвали у меня разочарования, то пробудили сомнения и опасения.

Для любого русского, который верил в освободительную для России миссию Германии, было ясно: если она достаточно сильна для победы над большевизмом, то она тем не менее нуждается в сильном союзнике и новых громадных источниках помощи для дальнейших битв с Англией и Америкой. И перед Германией открывалась прекрасная и уникальная возможность достигнуть обеих целей сразу - путем подлинного освобождения России от большевизма и вовлечения ее в борьбу как военного союзника и поставщика всех видов сырья и материальных средств.

Имелась твердая надежда на то, что Германия использует эту выгодную возможность, освободив русский народ от большевизма и тем самым привязав его к себе не только для достижения нынешних целей, но и в длительной перспективе, если не навсегда. Казалось само собой разумеющимся, что после занятия значительной части России с таким важным городом как Киев, будет в торжественной обстановке провозглашен новый статус отношений с Россией или, как минимум, будет заключен союз Германии с новой настоящей Россией, направленный против презренных большевиков. Вместо этого раз за разом происходили явления и действия, для русских непостижимые, противоречивые, фатально действующие на вышеописанную психологию русских и пробуждающие в них все более мрачные и убедительные подозрения.

Прежде всего, странным образом и в силу непонятных нам тогда причин умалчивалась главная проблема – будущее России.

Речи, которыми немцы отвечали на наши робкие и осторожные вопросы по этому поводу, и которые гласили, что ставить такие вопросы сейчас, до конца войны, преждевременно и опасно, звучали неубедительно. Напротив отдельные важные обстоятельства показывали, что этот ключевой вопрос будет решаться согласно односторонней воле Германии, без участия России и к ее явному ущербу.

Здесь я имею в виду особое обращение с Украиной и даже Белоруссией как независимыми от прочей России и даже национально-чуждыми ей территорий, подчеркивание их национальной особости и пропаганда ненависти к русским. Использовавшееся в этой связи утверждение, что немцы тут совсем не при чем, что принималась во внимание исключительно воля этих народов, представлялось софистическим маневром. Где, когда и кем была декларирована такая воля? Нет, немецкие власти опирались лишь на незначительные группки так называемых сепаратистов, явившихся к тому же из бывшей Польши.