Продолжение банкета
Роуэн Уильямс в кратком изложении, часть II,

из которой мы наконец узнаем, что может сказать христианин о сущности Бога и в чем состоит Истина христианства.

Глава седьмая – Универсальность Христа

"Если только существование Бога (как бы ни трактовать это понятие) делает возможным для человеческого сообщества какое-то общение, помимо чисто «родо-племенного», если именно существование Бога позволяет нам надеяться на возможность неограниченного общения и взаимопонимание, значит, сущность христианства – в утверждении, что эта возможность и эта надежда исторически дана нам в Иисусе. Именно в активных отношениях с Ним рождается понятие о совокупности людей как о человечестве: через воплощенное Слово Божие люди обретают язык, способный выразить их человечность." (с)
Далее, пытаясь объяснить, каким же образом Иисус объединяет человечество, автор почему-то переходит к евреям. Сообщает, в частности, что в новозаветные времена "иудаизма как религии" не существовало (это анахронизм: первой "религией" в современном смысле слова стало христианство), и потому говорить об отвержении Иисуса иудеями неверно; но дальше продолжает рассуждать об иудаизме именно как о религии. Израильтяне, говорит он, оказались настолько ослеплены чувством своей причастности Богу, что самого Бога, когда Он к ним явился, не узнали – и в этом урок для всех нас. "Объявляя о «воссобирании» Израиля вокруг фигуры, отвергнутой и властями, и священниками, христианство утверждает, что религиозная община лишь тогда религиозна, когда открыта для всех, что «наш» Бог, Бог, охраняемый штыками и пушками – уже не Бог." (с) И далее: "Христианство продемонстрировало, что, чтобы воистину стать народом Божиим, следует перестать быть народом вообще" (с). "Преданность – не "своему", но вечно иному и вечно свободному Богу". (с) Итак, истина христианства – в том, что существует Человечество, не разделенное национальными, социальными, религиозными или этическими барьерами, что Иисус пришел ко всем и всех равно призывает в Свое Царствие; и, как следствие – в принципиальной ограниченности и неадекватности любой идеологии. В следующих главах Уильямс будет разрабатывать эту идею подробнее. Пока же его мысль вертится вокруг евреев, антисемитизма и того, что "если Бог позволил неевреям стать евреями, значит, позволяет и евреям оставаться евреями" (с).
NB: из этой же главы мы узнаем, что "Третий Рейх есть зеркало, поднесенное к лицу "христианской идеологии"." (с)

Глава восьмая – Слово и Дух

Глава, больше всего похожая на богословскую: здесь Уильямс даже святых отцов цитирует. Но ничего особенно интересного. Долго ходит вокруг да около, и наконец приходит к выводу, что о Духе нельзя сказать ничего определенного, кроме того, что он и не Отец, и не Сын, а кто-то Другой – и это снова приводит нас к принципиальной неопределенности и незавершенности христианства, к безграничной свободе... и т.д. и т.п.

Глава девятая – Троица и Откровение

Откровение есть нечто большее, чем сообщение каких-то новых истин: оно должно радикально изменять представление о мире и образ жизни. "Было ли Откровение, если мы живем так, как живем?" (с) О том, какой именно новый образ жизни свойствен христианам, речь пойдет ближе к концу книги; пока что снова утверждается, что сущность христианства связана не с теми или иными представлениями о природе Бога, Иисуса и т.п. (которые неизбежно неполны и неадекватны), а с изменением отношения, во-первых, к Богу, во-вторых, к миру и окружающим людям. Именно эти новые отношения являются "новым творением", именно для сохранения и распространения этих отношений существует Церковь. "Итак, я утверждаю, что всякое размышление о том, «к чему призвана Церковь» есть откровение Бога в Духе Святом настолько, насколько оно удерживает Церковь в памятовании событий, послуживших ее основанием, и в постоянных размышлениях об их значении." (с) К самому же Богу следует либо применять апофатическое богословие, либо умозаключать о Его сущности: а) из Его отношений с миром, явленных прежде всего в Иисусе; б) из характера, признаков и действий христианской Церкви.

Глава десятая – Троица и онтология

Здесь Уильямс путем довольно сложных логических рассуждений (которые я переводила с чрезвычайным напряжением сил) приходит к выводу, что существуют истины, независимые друг от друга, и более того: "то, что мы считаем истинным, становится истинным во времени, и этот процесс непредсказуем" (с). Затем от гносеологии он поворачивает к этике: "Если мир – не система необходимых связей, если, следовательно, знание по природе своей исторично, если мы приходим к истине постепенно, значит, воля не играет решающей роли в наших отношениях с миром." (с) Таким образом, представление о "хаотическом" мире необходимо, чтобы уберечь нас от эгоцентризма и неоправданного оптимизма. Если бы мир был строгой системой, связанной отношениями необходимости, если бы он был познаваем и объясним, в нем не было бы места ни истинному страданию, ни истинному поражению. "Всякое объяснение страдания представляет собой попытку забыть, что перед нами страдание – следовательно, стремление к неистинности" (с) "И этическая, и логическая критика анти-реализма основывается на некоем интуитивном неприятии идеи мира как детерминированной системы; и наиболее важный аспект этой проблемы... в том, что она напоминает нам о трагических потерях, о бессмысленной, необъяснимой, неприемлемой, ничем не оправдываемой боли." (с) "В мире существует боль, ничем, так сказать, невосполнимая. Прошлое страдание, которое нельзя сделать небывшим (необратимость времени), остается с нами навсегда – что бы ни болтали об этом в пустых, лживых и жестоких речах политические и религиозные ораторы. И когда страдание является перед нами в настоящем – в виде смертельной болезни, или необратимого поражения мозга, или в любой другой форме, это не имеет значения – мы не можем ни отменить его, ни объяснить, ни оправдать: оно просто есть". (с) Попытка найти для страдания причины и оправдания есть малодушие и бегство от реальности: одним из видов такой "уловки сознания" является вера во всемогущего и всезнающего Бога, откуда-то сверху ведущего историю к счастливому концу. Но "если Бог – не квази-гегельянский организующий принцип, не абстрактный постулат, не действующая сила в ряду других сил – что же можно о Нем сказать? Христианская практика в ответ на этот вопрос начинает рассказывать историю Иисуса: о Боге можно сказать, что Иисус из Назарета родился, жил так-то и так-то, умер так-то и так-то, а затем воскрес из мертвых." (с) Далее он перечисляет свойства Бога, которые открываются нам через Иисуса: это принятие трагичности мира и своей ответственности за эту трагичность (тут он замечает, что "невинность и безгрешность Иисуса – проблема сложная", и снова как бы невзначай вспоминает о Холокосте), принятие своей ограниченности внешними условиями, отказ от силовых методов, "инаковость" по отношению ко всем социальным, национальным, религиозным, моральным и т.д. барьерам, разделяющим человечество.
NB: Как пример трагической темы, вызывающей "неизбывное страдание", Уильямс приводит расизм в современном британском обществе. :-)

Глава одиннадцатая – Троица и плюрализм

Начав с экуменизма (конкретно – с книги некоего Паниккара), Уильямс переходит к трем типам восприятия христианства самими христианами. "Различные феномены и различные перспективы христианской истории все вращаются вокруг этого: христиане могут, по различным историческим причинам, воспринимать свое призвание как веру, приверженность тому, что воплотила в себе история Иисуса; или как убеждение, приверженность к своей мифической космологии и социальной организации; или же как уверенность в том, что будущее человечества раскроет в себе то, что было однажды явлено во Христе, уверенность, что «христианство воплощает в себе изначальную традицию человечества». Это третье измерение христианского миропонимания, который Паниккар именует «христичностью» (в отличие от «христианства» и «христианскости»), и есть то, к чему мы призваны в нынешних условиях; разумеется, это не означает полного отвержения первых двух измерений. Однако это означает, что быть христианином в наше время означает не столько проповедовать свою веру и поддерживать свою идентификацию на публичном и общественном уровне, сколько жить свидетельством о возможности такого человеческого сообщества, пришествие которого исповедуют христиане. [Не забудем, что для Уильямса "Царствие Божие" – это земное общество, построенное по определенному принципу и связанное определенными отношениями.] Христианин не спрашивает, откуда известно, что в христианской религии заключена единственная и универсальная истина; он просто трудится на благо человечества, основываясь на «христическом» понимании блага, и, если ему приходится сотрудничать с приверженцами иных традиций, общается с ними без страха, не опасаясь, что они «совратят его в свою веру» и не пытаясь обратить их в свою." (с)
Современный экуменизм плох, поскольку ограничивается взаимными комплиментами типа "и вы правы, и вы правы, и вообще между всеми нами нет особой разницы". Однако, где нет разницы, не может быть и диалога. Правильный экуменист должен воспринимать встречу с представителем иной религии (интересно, что об иных конфессиях тут вообще речи не идет) как вопрос, задаваемый христианству, или напоминание о какой-то важной стороне дела, которая иначе могла бы от него ускользнуть. Например, ислам – для христианина напоминание о том, что за разговорами о Троице не следует забывать о единстве Бога.
И снова о природе Бога: "Если мы называем себя христианами, значит, самое большее, что мы можем знать – набор апофатических утверждений." (с)


В третьей, заключительной серии читателя ждут сведения о том, чем вредно для человека стремление к добродетели, в каких случаях христианин обязан предать Родину и какой дискурс (вот ведь привязалось слово!) используется теперь вместо традиционного дискурса о конце света.

:-)