Избыток или недостаток
Активная деятельность - политическая, общественная или какая-либо иная - может вызываться либо избытком сил, либо их недостатком.
Есть и третий случай: когда это у человека основное занятие, "ремесло". Но меня интересуют такие точки приложения сил, которые в нынешних условиях предполагают риск, неопределенность, много геморроя и весьма сомнительную прибыль - и, следовательно, являются не ремеслом, а делом доброй воли, "увлечением".
Так вот, такое "увлечение" может происходить от избытка сил. Как плотиновская Плерома не может удержаться в самой себе и порождает все сущее, как вино в переполненном сосуде начинает выплескиваться через край - так и человеку, достигшему определенного уровня, становится тесно в рамках собственного "я". Он накопил достаточно сил и средств: теперь он хочет пустить накопленное в дело, приложить свою силу к окружающему миру - и, быть может, испытать ее в рискованной игре с сильными противниками. В этом нет "самопожертвования" или "исполнения долга" - это естественное стремление, почти инстинкт.
Такой подход рождает победу.
Но одни и те же идеи могут воодушевлять и сильного - от избытка силы, и слабого - от ее недостатка. Вино не только выплескивается из переполненной амфоры, но и вытекает из треснувшей. Человек "с трещиной" - с мутным хаосом в душе, раб своих комплексов и бессознательных стремлений, неспособный навести порядок в самом себе и в собственной жизни - тоже рвется переворачивать мир. Только мотивации у него другие: он стремится найти хоть какую-то причину для самоуважения, морально оправдать свое существование, обрести в новых идеях "стержень" или "панцирь" взамен собственного скелета, которого ему по жизни не хватает - или просто бежит от самого себя.
Такой подход рождает поражение.
О качестве самих идей это ничего не говорит: как к самому достойному человеку можно испытывать уродливую невротическую привязанность, так и за самую верную идею можно судорожно цепляться в попытке бегства от себя. По риторике тоже сложно что-то определить. Во всяком случае, сам "треснувший" своей "трещины" не видит никогда - даже если она зияет у него прямо поперек физиономии, пугая прохожих и собак. Он считает себя "человеком с убеждениями", последним героем, борцом за правое дело, и до последней капли виртуальных чернил бьется с теми, кто посмеет в нем усомниться...
И знаете что? Правильно делает.
Это, может быть, единственный его шанс.
Пока Дон Кихот сидит в четырех стенах, обложившись со всех сторон многотомными рыцарскими романами - шансов у него нет. Но когда он напяливает на голову медный тазик и выезжает на большую дорогу - появляется надежда. Отправившись "спасать мир", он вступает с этим миром в какое-то взаимодействие. Он начинает общаться (пусть очень неадекватно) с реальными людьми; перед ним встают реальные проблемы, требующие реальных решений. Он начинает... нет, еще не латать трещины - но кое-как, через пень-колоду, собирать материал, который может пригодиться для ремонта.
Не факт, что это поможет. Совсем не факт. Он может до конца жизни сражаться с ветряными мельницами (благо в арсенале "людей с трещинами" имеется множество риторических ходов на тему "единственно достойная борьба - это борьба заведомо безнадежная"). Может попасть в беду, стать калекой, даже погибнуть. Но есть вероятность, что однажды произойдет прорыв: какая-то встреча, какое-то неожиданное впечатление или, быть может, просто крепкий удар по голове "пробьет" броню его самообмана - и запустит процесс обретения силы.

И здесь мы сталкиваемся с парадоксом. Чем сильнее становится такой человек - тем более он "сворачивается", углубляется в себя и замыкается на себе. Я видела это уже на нескольких примерах: первая реакция человека, внезапно "покрутевшего" - не бежать спасать мир, а все бросить и заняться собой. Он обращает взгляд на себя, он, собственно говоря, впервые себя видит - приходит от этого зрелища в естественный ужас и кидается латать свои трещины. Внешняя деятельность, быть может, прекращается для него вовсе, или сохраняется лишь настолько, насколько требуют этого уже взятые на себя обязательства или социальные инстинкты. Если же он продолжает свое дело - то, возможно, для других "идейных" становится странен и даже подозрителен: он мечется из стороны в сторону, он подвергает сомнению "то, в чем сомневаться нельзя", он резко, с гневом и отвращением отвергает то, чему еще вчера вместе с ними подчинялся; он говорит странные вещи - то наивные и ребяческие, то непонятные; он делает странное и желает странного. Ему больше не нужно "быть хорошим" - ему нужно быть настоящим. Он больше не хочет "бороться за правое дело" - он хочет побеждать, причем в своих, а не в чужих битвах. Он не боится потерять репутацию, упасть в чьих-то глазах, даже "навредить делу" (чего стоит дело, которому может повредить правда?) - он боится только одного: снова свалиться вниз.

Сколько времени пройдет, прежде чем его кувшин наполнится до краев?
Известные мне примеры не слишком утешительны. Это может не произойти никогда - и очень часто так и случается. (Тогда о человеке говорят, что он "стал обывателем".) Это может произойти через пятнадцать-двадцать лет - и благо, если такой человек начал аккумулировать силу в юности: тогда к своему "краю" он подойдет бодрым, здоровым и имея в запасе довольно много времени. Но что, если он начал, например, лет в сорок? Что, если сроки поджимают, и такого запаса времени просто нет?