Патриотическая гастрономия-2 / Советское детство
Странно звучит: но одно из самых ярких и счастливых впечатлений детства у меня связано с советскими столовыми.

Это был оруэлловский 1984-й год: мы с папой ездили отдыхать в Палангу. Ездили не по путевке, а по курсовке - то есть с жильем, но без централизованного питания.
Дома моим питанием занимались мама и бабушка - и, конечно, очень следили за тем, чтобы я ела исключительно здоровую пищу. Ну... наверное, она действительно была здоровой - но больше я о ней ничего хорошего сказать не могу. Я была классическим "ребенком без аппетита" (кстати, что это за проблема такая? Ведь она, кажется, существовала только в позднем СССР): еду в меня запихивали по ложечке, с песнями и плясками, и приемы пищи для меня были каким-то особенно безрадостным занятием даже на общем печальном фоне, о коем далее.
Но в Паланге все было по-другому. Папа, естественно, не готовил, а ел в столовых - и завтрак, и обед, и ужин. Благо точек общепита хватало, и это было дешево. (NB: На утверждение, что именно русским не давали вкусно есть, замечу, что это был всесоюзный курорт: располагался он в Литве, но ездили туда люди со всей страны.) И о моем здоровом питании он, естественно, не заботился - а заказывал все, что я хотела.

И я вдруг обнаружила, что еда - это, оказывается, вкусно! :-[ ]]]
Вот яйцо. Самое обыкновенное яйцо, какие я ела по утрам раз или два в неделю, крутые - со скукой, всмятку - с отвращением. А его, оказывается, можно порезать на мелкие кусочки и каждый кусочек обмакивать в майонез! Так просто - а разница колоссальная! Теперь я каждое утро нетерпеливо вскакивала с постели, потому что впереди у меня был прекрасный день - который начнется с чудесного яйца с майонезом! Смешно, да?:-)
А вот пюре. Я думала, пюре - это что-то скучное, пресное, белесое, комковатое... Фига с два! Его, оказывается, можно поливать соусом - и с каждым соусом у него получается совершенно новый вкус! А соус-то к каждому мясному блюду прилагается особый: к котлете - оранжево-рыжий, кисловатый, к гуляшу (это такое мясо, нарезанное тоненькими ломтиками) - густо-коричневый и... ох, до чего же вкусный! Не знаю точно - но, наверное, это был тот самый "блевотный коричневый соус", о котором сейчас говорят, что Кровавая Гэбня специально делала его несъедобным, используя какие-то особые антирецепты. Как же он был хорош!
А разноцветные компоты! А газировка "Байкал" и "Тархун"! А шашлык на экскурсии в старой крепости! А само то, что передо мной - два или три блюда на выбор, и я могу сама решать, что есть сегодня, а что отложить на завтра! Или совсем ничего не есть, если нет аппетита... но такого не случалось, кажется, ни разу.
Это был какой-то беспрерывный праздник. Не только гастрономический, конечно - но в очень большой степени гастрономический. Все-таки еда - очень важная вещь, как и все, что поддерживает жизнь. Она не должна быть неприятной. В Паланге я узнала, что поддержание жизни может быть увлекательным занятием, доставляющим массу удовольствия - и сама жизнь стала для меня намного светлее.
Жаль, что это очень быстро кончилось - и очень долго не повторялось.

***

У меня в детстве вообще были странные отношения с жизнью.
Мир вокруг меня был прекрасен. Это я понимала очень четко. Не просто понимала - остро, до боли чувствовала.
Он был прекрасен. Он был полон солнца и ветра, он сиял и переливался всеми цветами. Отовсюду в нем звучала музыка - очень разная, но всегда завораживающая. Каждый его день начинался и завершался мощными аккордами, торжественными и радостными - угадали, какими?



Нет, не мог быть плохим мир, который начинался и кончался такой музыкой.
В этом мире случались великие и грозные события - Революция, Война. В нем жили и совершали подвиги несчетное множество героев, каждый - со своей историей. В нем люди летали в космос и побеждали смертельные болезни. А в будущем, если верить журналу "Искатель" из бабушкиного шкафа, в нем ожидались еще более интересные приключения, в которых уж точно и для меня найдется местечко.
В нем было множество книг, а по телевизору показывали мультфильмы. А за стенами дома ждали меня еще тысячи тысяч книг обо всем на свете, которые я еще не прочла, и фильмов для взрослых, которые я еще не посмотрела.
В нем жили взрослые, похожие на маминых и папиных друзей: мужчины в свитерах и джинсах и женщины в мохеровых кофточках, высокие, сильные и красивые. Они занимались недоступными для меня, но ужасно интересными делами - работали, плавали на байдарках, ездили в горы кататься на лыжах, ходили по вечерам в театры и на концерты (я-то в театре бывала только с утра, на детских спектаклях), женились, заводили детей, разводились и снова женились. Ели что хотели и когда хотели, а по праздникам даже пили шампанское (и не только... но это было уже выше моего понимания :-)). Курили на кухне и вели там долгие разговоры, прерываемые взрывами смеха. Покупали разные вещи - серьезные покупки случались нечасто, и каждая была событием. Каждая "серьезная" вещь становилась как бы членом семьи: ее любили, берегли, иногда у нее даже появлялось имя - трехстворчатый польский шкаф под названием "Хельга" до сих пор все так и зовут Хельгой. А однажды, помню, мама с папой принесли домой маленькую пухлую книжечку в мягком переплете, на обратной стороне которой была написана цена: 1 руб. 80 к. Но они купили ее за двадцать рублей, и не в магазине, а у какого-то специального человека под названием "спекулянт" - и очень этому радовались. Это был томик стихов Цветаевой. Я его открыла - и скоро поняла, почему родители с радостью заплатили за него целых двадцать рублей, и то, что за него не жаль было бы и сто рублей отдать. :-)
У них были секреты, тоже связанные с книгами. В доме было несколько книг в странных переплетах - без названия на обложке, напечатанных очень расплывчатым шрифтом. Мне запрещали их читать, потому что от этого может еще сильнее испортиться зрение - ну разве только понемножку, по страничке в день. А некоторые из этих книг нельзя было не только никому показывать, но даже и рассказывать, что они у нас есть. Почему? "Ну... не надо, а то мало ли что может быть", - отвечали взрослые загадочно. По той же причине - "мало ли что" - нельзя было повторять некоторые анекдоты, которые рассказывали друг другу взрослые. "Ничего, - думала я, - вот стану взрослой сама - и во всем этом разберусь!"
Весной этот мир наполнялся журчанием ручьев, летом утопал в зелени, а зимой - в пушистом снегу. Он постоянно менялся: в нем все время что-то строили, клали блестящий черный асфальт, прокладывали трубы, проводили телефон. В нем тянулись к небу дома-многоэтажки пастельных цветов - светло-серые, розовые, голубые, словно сошедшие со страниц фантастического романа. (Да, я знаю, что "это совковое уродство" положено ненавидеть.:-)) По вечерам они светились множеством окон и походили на огромные космические корабли: в каждом отсеке - свой экипаж. Помню, как я смотрела из окна автобуса на новые кварталы на окраине Москвы: мне казалось, что в этих домах и люди должны жить как-то по-особенному - наверное, они не стареют, никогда не ссорятся, не бывают усталыми и несчастными... Я, конечно, уже знала, что это не так - но в это легко верилось.


Да, это был прекрасный мир. Но для меня в нем не было места.
Как там у Достоевского? "Прекрасный хор природы; и только я в нем - выкидыш". Но у Ипполита хотя бы действительно была чахотка; а у меня - вообще непонятно что.
Словно толстая стеклянная стена отделяла меня от этого мира. Там, за стеной - все прекрасно. Я вижу, что прекрасно - но не могу этим наслаждаться, не могу в этом участвовать. Потому что я - по другую сторону стены. И здесь, на моей стороне - все серо, сыро, мутно и не хватает воздуха.
Постоянная изматывающая усталость. Трудно засыпать, трудно просыпаться, невыносимо трудно вставать утром и идти в садик (а потом - в школу). Какая-то непрерывная тупая боль - непонятно, что болит. Каждое действие, даже самое простое - почистить зубы, причесаться, завязать шнурки - дается с болезненным усилием. Взаимодействие с окружающим миром не дается совсем. Вялая, слабая, неуклюжая, все валится из рук, все теряется и забывается; окружающие люди (особенно сверстники) - загадки, как и о чем с ними говорить, что с ними вообще делать - непонятно. Единственное, что никогда не подводит - чтение и фантазирование: за книгой или погружаясь в фантазии, я забываю о себе - и боль отступает.
А вокруг кипит жизнь. Прекрасный мир простирает ко мне руки, приглашает войти - но я не могу войти, потому что сгибаюсь под тяжестью невидимых пудовых вериг, и каждый шаг для меня - мучение, и все тяжело, тошно, больно. Днем я мечтаю, чтобы поскорее прошел день - а ночью меня давят кошмары, странные, бесформенные, но мучительные, и я пытаюсь не спать, а днем брожу как сонная муха...

Теперь-то я знаю, что это было. Просто очень низкий энергетический уровень. Искусственно сниженный (как и почему - отдельная тема).
Собственно, так я прожила всю жизнь, кроме последних полутора лет. :-( Иногда этот сдерживающий механизм отключался: стена исчезала или, по крайней мере, становилась тоньше - и я начинала нормально жить, дышать, нормально воспринимать мир. Это переживалось как какое-то невероятное, ошеломляющее счастье. Такими были три недели в Паланге. К сожалению, случалось это редко - и ненадолго.
Но я не теряла надежды. Я думала: да, сейчас со мной что-то не так - но ведь я вырасту, и тогда это пройдет. Взрослые всегда сильные и веселые, если только не болеют - а я ведь ничем не болею. Значит, и я стану сильной и веселой, и буду делать все, что захочу, и ничего больше не буду бояться. Надо только вырасти. И тогда двери этого прекрасного мира, который ждет меня, передо мной откроются. "Подожди меня! - думала я. - Подожди немножко - всего каких-нибудь пятнадцать лет! Ведь это такая ерунда по сравнению с целой жизнью! Если я готова терпеть, то и ты, уж наверное, как-нибудь без меня потерпишь!"


Я выросла. И однажды - хотя позже, намного позже, чем хотелось бы - действительно сбросила с себя этот невидимый груз. В стеклянной стене обнаружилась дверь, которой я прежде не видела; я открыла ее и вошла - сюда, к вам. Точнее, все еще иду - это долгий процесс.

Но мой прекрасный мир меня не дождался.