Конфликт интерпретаций: «чудо благодатного огня» или «знамение самовозгорания»?

Прошел год после активной дискуссии вокруг интервью Блаженнейшего Феофила III, Патриарха Иерусалимского, в котором был затронут важный вопрос понимания чуда в православной традиции. Богословскому анализу дискуссии посвящена статья преподавателя Свято-Макарьевского Православного Богословского Института в Новосибирске Потемкина Александра.

Выдержки:

В работе О.А. Седаковой «Церковнославяно-русские паронимы: материалы к словарю»[1] при объяснении слова «чудо» сопоставлены два греческих значения: «знамение» («семион») и «сверхприродное явление» («фавмасион», а чаще «фавма»). Именно последнее слово, означающее сверхприродное событие, переводилось всегда с греческого на церковнославянский как «чудо» (например, в богослужебной гимнографии, о которой говорится ниже). Церковнославянское «знамение», собственно, это «знак», (греческое «семион» 'знамение') на русский и переводится как «знак»; сравните «крестное знамение», то есть знак креста).

Однако «высший смысл» христианского чуда оказывается в корне противоположен тому, что мы находим в «знамениях» до-христианских религий. Более того, он будет разным и в разных частях Библии — Ветхом и Новом Заветах. Связано это в первую очередь с тем, что в Ветхом Завете, где Божественное вмешательство ограничивалось внешним действием, внешним результатом или внешним эффектом, чудо становилось лишь откровением о Боге и Его воле, в отличие от Нового Завета, в котором через Христа человеку стал доступен Сам Бог, в Благодати и Истине (см.: Ин. 1, 17).
-
Как указывается в упомянутой словарной статье, чудо для христианства — это «прорывы из сверхъестественного в естественное, из мира благодати в мир природы»[4]. И значит, «содержанием» в новозаветном чуде является именно благодать Божия, его «высший смысл» — возможность для нас по этой благодати «сыновьями Богу и причастниками Христу соделываться» (из «Слова о Законе и Благодати» Илариона, митрополита Киевского). Следовательно, в контексте православного понимания мировой истории речь должна идти не столько о «прорывах благодати в естественное», сколько об обратном — вхождении всего сущего в мир благодати. И этот высший смысл нашего существования, будучи подлинным чудом, достойным удивления и благодарности к милости Божией, не обязательно открывается в «удивительных» формах (что прекрасно показал и Аверинцев).

Поэтому, при попытке понять свойственный именно Церкви опыт переживания «сверхъестественных событий», есть основание все-таки предпочесть слову «знамение» термин «чудо» как прямо указывающий на сверх-природное, нетварное происхождение благодати. Термин «знамение» («знак») может свидетельствовать о наличии некоего высшего смысла во всяком христианском чуде, но он не указывает на его природу, а само по себе слово «знамение» обозначает скорее внешний признак некого сверхъестественного события, внешний знак (для христианина — Божественной воли). Нередко «знамения» (например, «знамения небесные» в средневековых текстах) несли «весть» о бедах, о гибели; такая весть вряд ли согласуется с пониманием природы чуда в Православии, где «чудо» неслучайно стало синонимом слова «спасение». «Знамения» как таковые хорошо известны и языческим религиям: с ними связаны традиции гаданий и пр.

В этом смысле «чудо» и «знамение» смежные, однако — с точки зрения православной догматики, ее учения о благодати в Новом Завете — не тождественные понятия. Поэтому принципиально важно рассмотреть эти понятия в догматическом аспекте (особенно чутко относясь к слову «явление», которое в обыденном языке есть просто синоним слова «факт», однако для языка богословия (и, заметим, философии также) различие между этими словами, то есть между фактом и его явленностью, будет принципиальным.
-
...Знамение очевидного для всех самовозгорания огня и не может православным человеком рассматриваться как необходимое (требуемое) доказательство правдивости чуда благодатного огня. Внешнее знамение может, если имеет место, свидетельствовать о чуде, но не может быть необходимым доказательством самого факта чуда. Для нас доказательством благодатности всего церковного «мистериона» является слово Христа, сказанное апостолам о силе их действий (Мф. 18, 18-20, а также Ин. 20, 22-23).